Справа виднелся краешек балкона Божественного Короля, на балконе — прямые спины двух гвардейцев в серебряных панцирях и белых плащах. Особенно великолепными поэт находил их шлемы, украшенные золотом и увенчанные белыми лошадиными плюмажами. Вот в чем прелесть простых цветов: черного, белого, серебряного и золотого. Им любая обивка нипочем.
— Побеждает он или нет? — спросил Майон, дренайский посол, дернув Зибена за рукав. — Удары на него так и сыплются. Вы знаете, этот лентриец никогда еще не терпел поражений. Говорят, он убил двух бойцов прошлой весной, на состязаниях в Машрапуре. Проклятие, я поставил на Друсса десять золотых рагов.
Зибен осторожно высвободил свой рукав, разгладил помятый шелк и отвлекся от чудес архитектуры, чтобы мельком взглянуть на поединок. Лентриец врезал Друссу снизу, навесил поперечный справа. Друсс попятился — из его рассеченной левой брови струилась кровь.
— На каких условиях вы делали ставку? — спросил Зибен.
— Шесть к одному. — Элегантный посол провел рукой по коротко остриженным серебристым волосам. — Я, должно быть, лишился рассудка.
— Ничего подобного — вами руководил патриотизм. Вот что: я знаю, что послам не слишком хорошо платят, поэтому готов выкупить ваш заклад. Давайте бирку.
— Мне, право, неловко... смотрите, как лентриец его колошматит.
— Ничего страшного. Друсс как-никак мой друг, и мне следовало бы поставить на него хотя бы по этой причине.
В темных глазах посла блеснула алчность.
— Ну, если вы правда этого хотите... — Тонкие пальцы Майона извлекли из вышитого бисером кошелька клочок папируса с восковой печатью и проставленной суммой. Зибен взял его, но Майон не убрал руки.
— Я не захватил с собой кошелька, — сказал поэт, — но отдам вам деньги вечером.
— Да, разумеется, — пробормотал явно разочарованный Майон.
— Пойду-ка я прогуляюсь по цирку. Тут есть на что посмотреть. Я слышал, внизу помещаются картинные галереи и лавки древностей.
— Вижу, вас не слишком волнует участь вашего друга.
Зибен остался глух к упреку.
— Дражайший посол, Друсс дерется потому, что ему это нравится. Сочувствие лучше приберечь для тех бедолаг, что выходят с ним на поединок. Увидимся на праздничной церемонии.
Зибен поднялся по мраморным ступеням к будке, где делались ставки. В ней сидел щербатый чиновник, а рядом стоял солдат, охраняя мешки с деньгами.
— Хотите поставить? — спросил чиновник.
— Нет, я подожду — хочу получить выигрыш.
— Вы ставили на лентрийца?
— Нет, на победителя — такая уж у меня привычка. Можете пока отсчитать шестьдесят золотых — и мои десять вдобавок.