Затем он выехал на улицу. Припарковавшись у своего гаража, заглушил мотор.
В доме было прохладно и тихо. Единственный звук — его шаги по ковру в прихожей, затем — скрип паркетных половиц в холле.
Он словно запнулся в дверях и замер, вновь разглядывая ее. Она так и лежала на спине, вытянув руки вдоль туловища, чуть подобрав побелевшие пальцы. Казалось, будто она спит.
Он отвернулся и снова вышел в гостиную. Что он собирался делать? Выбирать теперь казалось бессмысленным. Какая разница, что он сделает? Жизнь будет бесцельной и бесполезной, что бы он теперь ни предпринял.
Он стоял у окна, глядя на залитую солнцем улицу, и взгляд его был безжизненным.
Для чего я тогда взял машину? — спросил он себя и напряженно сглотнул. — Я не могу ее сжечь. И не буду.
Но что тогда оставалось? Похоронные бюро были закрыты. Те немногие могильщики, что еще оставались в живых, по закону не имели права хоронить. Абсолютно все без исключения должны были быть преданы огню немедленно после смерти. Это был единственный способ предотвратить распространение заразы. Бактерия, ставшая причиной этой эпидемии, могла быть уничтожена только огнем.
Он знал это. Знал, что это — закон.
Но кто соблюдает его? Стоило задуматься над этим.
Кто из мужей способен взять женщину, с которой он делил жизнь и любовь, — и бросить ее в пламя? Кто из родителей способен сжечь свое возлюбленное чадо? Кто из детей возведет своих родителей на этот костер, ста ярдов в поперечнике, ста футов глубиной?
Нет. Если осталось еще хоть что-то в этом мире, то, покуда это в его власти, тело ее не будет предано огню.
Лишь час спустя он пришел к окончательному решению.
Тогда он взял иголку с ниткой — ее иголку. Ее нитку.
И шил, пока на виду осталось только ее лицо. И тогда, скрепя сердцем, трясущимися руками он зашил полотнище у ее рта. У ее носа. У ее глаз.
Закончив, вышел на кухню и влил в себя еще бокал виски, но оно не действовало.
Он едва держался на ногах. Вернувшись в спальню, он постоял немного, хрипло дыша, затем, согнувшись, подсунул руки под ее недвижное тело и взял ее, одними губами шепча:
— Иди ко мне, детка.
Слова словно освободили что-то внутри него. Он почувствовал, что его трясет, слезы бегут по его щекам…
Через гостиную — на крыльцо — на улицу…
Он положил ее на заднее сиденье и сел в машину. Сделав глубокий вдох, потянулся к стартеру.
Стоп. Он снова вышел из машины, сходил в гараж и взял лопату.
Заметив на улице медленно приближающегося человека, он вздрогнул, сунул лопату под заднее сиденье и сел в машину.
— Постойте! — глухо вскрикнув, тот человек попытался бежать, но не смог. Он был слишком слаб и еле волочил ноги.