Нахлынувшие воспоминания смяли его, раздавили своей тяжестью. Он закрыл глаза и до боли стиснул зубы.
— Нет.
Он не повезет туда Вирджинию. Даже если его убьют за это.
Движения, его были медленны и скованны. Он вышел на крыльцо и, спустившись на лужайку, направился в сторону дома Бена Кортмана. Слепящее солнце заставило его сощуриться. Руки его бессмысленно болтались по сторонам.
Звонок по-прежнему играл веселенький мотивчик «Ах, какой я сухой» — абсурд! Ему захотелось сломать что-нибудь. Он вспомнил, как Бен Кортман веселился, встроив эту потешную мелодию.
Он, напрягшись, стоял перед дверью, и его сознание, словно зацикливаясь, мерцало и пульсировало.
Какое мне дело, что есть закон… Какое мне дело до закона… Какое мне дело, что неповиновение карается смертью… Какое мне дело… Я не повезу ее туда!..
Он ударил кулаком в дверь.
— Бен!
Тишина в доме.
Белые занавески на окнах. Через окно видна красная тахта. Торшер с кружевным абажуром, который Фреда любила ребячливо теребить в долгие субботние вечера. Он моргнул. Какой сегодня день? Он не знал. Он потерял счет дням.
Он пожал плечами, и злость вперемешку с нетерпением желчью забурлила в его венах.
— Бен!
Он побледнел и снова ударил кулаком в дверь. Щека его начала немного дергаться.
Проклятье! Куда он подевался? Нэвилль негнущимся пальцем снова вдавил кнопку звонка, и органчик снова завел свой пьяненький мотивчик: «Ах, какой я сухой, ах, какой я сухой, ах, какой…»
Задыхаясь от бешенства, он прислонился к двери и подергал ручку — и она распахнулась, ударившись о стену внутри дома. Дверь оказалась не заперта.
Он прошел в пустынную гостиную.
— Бен, — громко сказал он, — Бен, мне нужна твоя машина…
Они были в спальне. Они лежали тихо и недвижно, скованные дневной комой, каждый в своей постели. Бен — в пижаме. Фреда — в шелковой ночной сорочке. Они лежали поверх простыней, дыхание их было глубоким, и размеренным.
На мгновение он задержался, разглядывая их. На белоснежной шее Фреды он увидел несколько ранок, покрытых корочкой засохшей крови. Он перевел взгляд на Бена. На горле Бена ран не было. Словно чужой голос произнес в его мозгу: только бы мне проснуться.
Он встряхнул головой. Но нет, от этого нельзя было проснуться.
Он нашел ключи от машины на столе, взял их, развернулся и вышел. Вышел, не оборачиваясь, из этого навсегда притихшего дома. Так он в последний раз видел их живыми.
Мотор кашлянул и завелся, и он дал ему поработать вхолостую несколько минут, глядя наружу через пыльное ветровое стекло. Жирная муха гудела у него над головой. В тесной кабине было горячо и душно. Он глядел на гнусное, блестящее зеленью мушиное брюхо и вслушивался в равномерную пульсацию двигателя.