с остервенением бил ногой в спущенную покрышку полуразвалившегося «олдсмобиля» 1954 года, не переставая проклинать чью-то мать… Конде мысленно попытался отыскать свое место в этой круговерти и не смог. Картина была до боли современна и в то же время напоминала плохую копию с любой из тех картин, какие мог наблюдать Хемингуэй в этом самом городе полвека назад. Впервые за свои сорок с лишним лет Конде почувствовал, что улицы его родного квартала стали чужими, оскорбляющими достоинство, враждебными, что облупившиеся, потрескавшиеся стены домов не просто бросаются в глаза, но ранят сердце. Куда мы идем, к чему мы пришли, будь оно все проклято? Эта ужасающая реальность, которую он раньше не замечал, словно она была скрыта от него под неким покровом, сегодня подавала сигналы тревоги. Не нужно было быть полицейским, частным детективом и даже писателем, чтобы понять, что никому из обитателей этих улиц нет никакого дела до того, убил или не убил Хемингуэй некоего типа, стремившегося отравить ему существование: у теперешней жизни — и смерти тоже — были совсем другие маршруты, куда более трудные и слишком далекие от литературы и безмятежного, неправдоподобного покоя усадьбы «Вихия».
*
Черный Пес и две другие собаки нервно сорвались с места и понеслись к ограде.
— Что-то неладное с ними, — сказал он.
— Чем-то они обеспокоены, — подтвердил Каликсто.
Они сидели на поваленном дереве у обочины дороги, ведущей к дому. Оттуда через полураскрытые створки дверей была видна улица, что вела в поселок: дома из изъеденных древоточцем досок, крытые почерневшей от солнца и дождей черепицей. В конце улицы, за лавкой Виктора, то и дело мелькали огни автомобилей, мчащихся по Центральному шоссе. Каликсто давно выключил приемник — едва заметил приближающегося хозяина. Он знал, как тот ненавидит любимую им музыку.
— Ты не заметил ничего необычного?
— Нет, Эрнесто. Хотя только что прошелся по задам… А ты что-нибудь видел?
— Нет, но зато нашел вот это возле бассейна. — Он вынул из кармана шортов жетон ФБР.
— Что это?
— Значок американской полиции. Не понимаю, как этот гребаный жетон туда попал.
Каликсто встрепенулся:
— Американская полиция, говоришь?
— Ты ведь ничего не натворил, Каликсто?
— Да нет, конечно. С тех пор как вышел, я безобиднее грудного младенца. Тем более когда речь идет о таких серьезных вещах. Нет, что ты.
— Как же эта долбаная бляха там оказалась?
— Я здесь торчу с начала десятого и не заметил ничего подозрительного.
— Наверное, они за мной следят. Не иначе…
— И поэтому ты захватил с собой пушку? — Каликсто указал на автомат, стоявший в ногах у писателя.