— Да, — откликнулся Руперто и впервые вынул сигару изо рта. Потом сплюнул, и комочек вязкой коричневатой слюны покатился по иссушенной земле.
— Из близких ему людей, тех, кому он доверял, кто-нибудь еще жив?
— Торибио, насколько мне известно, ну и я. Ах да, еще галисиец Феррер, врач, с которым Папа дружил, но он живет в Испании. Вернулся туда после смерти Папы.
— А Каликсто, сторож?
— Думаю, он уже умер. Он был старше меня… Правда, с тех пор, как он перестал работать в усадьбе, я о нем ничего не слышал.
Конде закурил и взглянул на море. Даже под тенистым деревом чувствовалось, что жара все усиливается. Днем в городе станет как в аду.
— Каликсто сам ушел или Хемингуэй его выгнал?
— Сам.
— Из-за чего?
— Вот этого я не знаю.
— Но история Каликсто вам известна?
— Знаю только то, что люди говорили. Будто бы он кого-то пришил.
— А Хемингуэй ему доверял?
— Думаю, да. Они были приятелями еще до этой истории с убийством.
— И никто не знает, куда отправился потом Каликсто? Ведь он наверняка получал у Хемингуэя хорошее жалованье.
— Я слышал от кого-то, будто он подался в Мексику. Он ведь обожал все мексиканское.
Конде принял к сведению эту информацию. Если она верна, это может означать очень многое.
— Так далеко? Может, он бежал из-за чего-то?
— Этого я тоже не знаю…
— Зато вы наверняка знаете, когда он ушел от Хемингуэя.
Руперто на какое-то время задумался. И эта короткая заминка показала Конде, что старик знает точную дату, но делает в уме какие-то иные, более сложные и, возможно, более опасные подсчеты. Наконец он заговорил:
— Если не ошибаюсь, это случилось в начале октября пятьдесят восьмого года. Потому что спустя несколько дней Папа уехал в Штаты к Мисс Мэри, она уже находилась там…
— А что вы еще помните об этой истории?
— Больше ничего. А что я должен еще помнить? — возмутился старик, и Конде почувствовал, что его собеседник ушел в глухую защиту.
— Руперто… — начал он и остановился. Потом докурил сигарету и еще раз взвесил свои слова. — Вы ничего больше не хотите сообщить такого, что помогло бы узнать, кто был убит в усадьбе «Вихия» и кем он был убит?
— Ничего.
— Жаль, — произнес Конде, вставая с таким ощущением, будто его суставы покрылись ржавчиной. — Ну ладно, не хотите сказать — не надо. Но я знаю, что вам кое-что известно. Пусть я зануда и все такое, но вам кое-что известно. И мне почему-то кажется, что кто-то рассказал вам об убитом в усадьбе и как бы невзначай посоветовал не болтать об этом… Знаете, Руперто, а мне действительно очень нравится ваша шляпа.
***
Конде знал, как все обычно происходит: предположения — это как заноза в ладони, а уверенность, напротив, появляется вместе с болью в желудке, колющей и неприятной. А еще то и другое можно сравнить с семенами, которые, лишь попав на благодатную почву, дают ростки и превращаются в болезненные предчувствия. И вот сейчас Конде был уверен, что между писателем Эрнестом Хемингуэем и его старым приятелем Каликсто Монтенегро, бывшим контрабандистом, промышлявшим спиртным, отсидевшим срок за убийство, а с 1946-го по октябрь 1958 года работавшим в усадьбе «Вихия», существовала какая-то тайная связь, отличавшаяся от отношений писателя с остальными его работниками. И чем ближе подходил он к центру Кохимара, мечтая о хорошем глотке рома, тем больше росла в нем эта уверенность, пока его не пронзила внезапная боль: вот уже восемь лет не испытывал он этого ощущения открытой, дымящейся раны и теперь наслаждался им во всей его полноте. Наконец-то оно посетило его, вонзившись в грудь, подобно остро отточенному кинжалу тореро, и оказалось одним из самых лакомых предчувствий, когда-либо охватывавших его, ибо имело сугубо литературное происхождение.