Несмотря на пронзенную грудь, он осуществил свое намерение относительно двойной порции рома и, прежде чем сесть в автобус и отправиться в Гавану, чудесным образом отыскал телефон возле газетного киоска. Еще большим чудом стало то, что он с первой попытки дозвонился до управления и телефонистка сразу соединила его с лейтенантом Паласиосом.
— Что у тебя, Конде? Я уже собрался уходить.
— Хорошо, что я тебя застал. Мне нужно, чтобы ты перед уходом позвонил в одно место.
— Что там у тебя стряслось?
— На этот раз у меня точно предчувствие, Маноло.
— Вот дьявол! — вырвалось у лейтенанта, прекрасно знавшего, что скрывается за этими словами.
— И это хорошее, очень хорошее предчувствие… В общем, позвони в Национальную библиотеку и договорись, чтобы мне без лишних разговоров выдали все книги, какие я попрошу, и сделали бы это быстро. Ты же знаешь, как они обычно копаются и какого тумана любят напустить вокруг некоторых книг…
— А что ты хочешь найти? Если это, конечно, не секрет…
— Одну дату. Потом все тебе расскажу.
— Имей в виду, у меня тоже есть что тебе рассказать. Сейчас я ухожу на собрание, но часам к двум думаю подъехать в «Вихию». Увидимся там?
— Ты что думаешь, у меня моторчик в заднице?
— Не заводись, и ты поймешь, как я тебя на самом деле люблю: в половине второго у дверей библиотеки тебя будет ждать машина с шофером, — заверил лейтенант. — Вскрылись новые факты, так что увидимся в «Вихии». Только не вздумай спереть какую-нибудь книгу в библиотеке, я тебя знаю. — Он повесил трубку.
В разгар лета, когда у студентов каникулы, все в библиотеке дышало тишиной и покоем, и одно это, казалось, могло унять нетерпение Марио Конде. К тому же сама возможность погрузиться в книги и попытаться отыскать в них то, что, вероятно, никто еще не искал у Хемингуэя, вызывало у него приятное чувство предвкушения, знакомое лишь неисправимым книжникам. В такие минуты Конде нравилось думать, что книги умеют говорить и живут своей собственной, самостоятельной жизнью. Он начинал понимать, что его любовь к этим ни на что не похожим творениям, благодаря которым он поддерживал свое существование и которые на протяжении многих лет дарили ему совершенно особое счастье, — это одна из самых важных вещей в его жизни, тем более что их, этих важных вещей, с каждым разом остается все меньше, и он стал перечислять их: дружба, кофе, сигареты, время от времени близость с женщиной — ау, Тамара! ау, Ава Гарднер! — и литература. Ну и, конечно, книги, подытожил он в конце.
Подойдя к стойке, где принимали бланки требований, он убедился, что сюда уже дошло распоряжение дирекции удовлетворить все его заявки и как можно быстрее. Похоже, кое-что в этой стране все же работало, правда, только кое-что: он с удивлением обнаружил, что в то время как в каталогах библиотеки числились почти все художественные произведения и публицистика Хемингуэя, литература о нем была представлена весьма скудно. Тем не менее он выписал всю справочную библиографию, какая имелась на английском и испанском языках, и попросил принести ему все сразу. В конце концов, его поиски имели специфическую цель: события октября 1958 года.