Ехал Женька с одной мыслью: если у беспамятного инвалида Изгорского родичей не оказалось, то должны же быть они у этой Шейкиной, и они наверняка слетятся на похороны — делить оставшееся добро, а через них и об Изгорском что-то узнать удастся. Хотелось завязать со всем этим поскорее, где-то в глубине сознания билась мыслишка о самообмане, о том, что не все в этой истории так просто, но он глушил ее, понимая: если все это игры, то с такими ставками, что частнику, да еще без ксивы, лучше карт в руки не брать. Пятьсот баксов за труд в зоне подобного риска маловато, а доплачивать уже некому.
Так металась, изнывала в сомнениях его душа, лгала и каялась во лжи. Не потому, конечно, что неотработанные деньги карман прожигали — не хотелось продолжать запутанное дело, в котором ничего, кроме неприятностей, не светило. Но не хотелось и бросать его, не распутав; самоутверждение в новой роли было необходимо, а бесперспективность, становившаяся с каждым шагом все более ощутимой, охлаждала, одиночество тяготило, выливаясь в ощущение беспомощности.
В результате «глаза страшились, руки делали» — совсем как в таэквондо или Дим-Мак: доведенные до полного автоматизма руки-ноги превозмогали эмоции. Но разум, его разум, способный в самые пиковые моменты уподобляться ледяному озеру, в последнее время выходил из повиновения. Дело психа Изгорского оказалось непосильным для несовершенного компьютера в черепной коробке. Оно обрастало плотью подробностей, уходило в темень небытия, подобно призраку; детали и факты то выстраивались в логическую цепочку, то рассыпались на отдельные звенья, словно кто-то невидимый и всемогущий дергал за ниточки. И Женька перестал понимать, ради чего. Какое ему дело до сумасшедшего, за которым вроде что-то и было, а приглядеться — так и не было ничего?
«Случайность, Женя…
Несколько случайностей…
Ты ничего не помнишь…
Обо всем забыл… забыл…
Жизнь твоя снова прекрасна и легка…
Сознание твое спокойно, как…»
Смирившись с проигрышем, он позвонил в квартиру Шейкиной во второй (и в последний, в чем нисколько не сомневался) раз…
Сейчас же, возвращаясь в Москву, Женька и думать забыл о своих пораженческих настроениях. Все вдруг стало на свои места, история обрела ясность, мертвецы, оставшиеся на страницах альбомов, вдруг заговорили, ожили, поставив перед ним ряд конкретных вопросов, ответы на которые, несомненно, должны были привести к победе.
Ефим Натансон и Юрий Изгорский — одно лицо!!! Искать следовало не Изгорского, а Натансона! Натансона, ученого, работавшего в какой-то биолаборатории АН, занимавшегося проблемами мозга или нервной системы, женатого до 1975 года на Натансон Валентине Иосифовне, 1932 года рождения, проживавшего на 2-й Фрунзенской (где-то рядом с хореографическим училищем). Идти по следу Ефима Натансона,