— А Елахов?
— Знаешь что, Петя, если бы я узнал, кто такой этот Елахов, твоя зарплата и вовсе была бы неоправданной. Так мы едем или будем дальше гадать?
Отец Василий с женой жили в собственном доме в Коровино. У ладной постройки белого кирпича собралось немало машин. Проститься со священником приехали верующие, посещавшие церковь, родственники, церковное начальство. Петр и Каменев подъехали, когда из ворот в сопровождении диаконов и иереев выходил благообразный архиерей в мантии и митре, с панагией на груди.
В большой горнице с иконостасом в красном углу трещали расставленные по всему периметру свечи; певчие пели псалмы. Было тесно. И в тесноте этой над гробом священника, одетого по сану, витала светлая скорбь.
Петр постоял несколько минут у гроба, тихонько вышел в прихожую и, справившись у репортеров о членах семьи, подошел к сидевшим на скамье вдове и сыну усопшего.
— Антонина Марковна, Серафим Васильевич, — сказал он чуть слышно, — позвольте выразить вам мое искреннее сочувствие.
Повисла пауза. Вдова сидела неподвижно, уставившись в одну точку, и никак не отреагировала на его слова; сын же кивнул несколько раз в знак признательности, поднял на него окаймленные нездоровой синевой глаза. Задавать вопросы Петр не решился, однако задать их было необходимо, и Серафим Васильевич почувствовал это без слов. Осторожно дотронувшись до руки матери, покоившейся на ее коленях, он поднялся.
— Простите, Серафим Васильевич, — заговорил Петр, когда они вошли в маленькую комнатку, служившую старикам Двинским спальней, — спасибо вам. Я — следователь, Швец Петр Иванович…
Серафим Васильевич кивнул и воззрился на чужеродного в этом доме чиновника от юстиции.
— Скажите, пожалуйста, вам ни о чем не говорит фамилия Филонов?.. Андрей Яковлевич?..
Серафим Васильевич помолчал несколько секунд.
— Нет, — ответил он односложно.
— А фамилия Елахов?
— Нет.
— Вы никого здесь не узнаете? — Петр торопливо разложил на краю кровати, куда были свалены одежды певчих и прихожан, фотографии.
Сын священника посмотрел на них, не отходя от двери.
— Нет. Никого.
— Может быть, подойдете ближе? — с надеждой попросил Петр.
— Не нужно. У меня дальнозоркость. Никого.
— Вам нечего сообщить следствию об убийстве отца?
— Нет.
— Вы часто виделись с ним в последнее время?
Серафим Васильевич глубоко вздохнул, изо всех сил стараясь сдержать подступившие рыдания, зажмурился, тряхнул головой. Ресницы его заблестели.
— Простите еще раз, — понял Петр и, вынув из кармана визитку, молча вложил в его руку.
— Понимаю, — кивнул Серафим Васильевич. — Пожалуйста, не нужно говорить с матерью… сейчас…