В работе бригады стала проявляться нервозность. За неверный шаг одного могли поплатиться все. Но даже сейчас, когда они выворачивались наизнанку, тень подозрения лежала на каждом — неизбежная тень в условиях работы под наблюдением противника. От сознания, что подозревают и его, Илларионова, может быть, даже больше, чем других, — из-за бесследно исчезнувшего Крильчука, — делалось муторно на душе. Илларионов чувствовал, как физически слабеет день ото дня. К вечеру, в самое продуктивное для него время, силы буквально вытекали из него, как жидкость из дырявого сосуда.
В трех кварталах от дома у «мерседеса» стояла кучка молчаливых парней. При виде бредущего по темной улице одинокого прохожего они оживились. Когда один из стоявших направился ему навстречу, сунув руку в карман кожаной куртки, Илларионов с удивлением обнаружил, что не испытывает ни малейшего страха — напротив, неприятная встреча показалась даже желанной, сулящей через стресс вернуть его к нормальной жизни или оборвать это никчемное существование, в котором не было места ни радостям, ни надеждам, ни чувствам вообще.
— Музык, — остановил Илларионова подошедший, — тебе ствол не нузен?
— Что? — он действительно не расслышал вопроса, тихо заданного косноязычным человеком.
— Ствол, горю, не хосес купить? — оглянувшись, еще тише спросил торговец оружием и наполовину вынул из кармана «пушку».
— Спасибо, у меня есть, — вежливо улыбнулся Илларионов и направил на парня табельный «Макаров».
Тот постоял, соображая, как поступить, — такой случай был явно не предусмотрен в инструктаже — да так ничего и не придумав, промямлил:
— А-а… ну, тогда иди, ладно…
Илларионов шагнул в сторону, обходя налетчика, спрятал пистолет и направился к дому, стараясь не ускорять шаг. Чувствовал, как спину его дырявят напряженные взгляды. Однако парни почему-то не пытались завладеть содержимым его карманов: не то не хватало опыта, не то «Макаров» не котировался в их арсенале. А может, их просто не интересовал человек, лишенный чувств: не давал повода насладиться вызванным ими страхом.
Уже поднимаясь по лестнице, Илларионов подумал, что если бы к этому времени не стало Клавы, он непременно попытался бы задержать их — не столько из служебного долга, сколько из-за того, что жизнь потеряла бы для него всяческий смысл. «Упоение в бою» стало подходящей возможностью расстаться с нею.
В квартире было тихо. Леночка уже спала, Катя читала книгу. Вымыв руки, Илларионов прошел на кухню. В кастрюле оставался обеденный борщ, на сковородке — гречневая каша, но есть не хотелось.