Поезд влетел под виадук и, мелькая шершавыми спинами вагонов, помчался на Запад, в Москву.
– Ефим? А я думаю, кто это здесь стоит? – услышал майор за своей спиной. Он оглянулся. По доскам виадука к нему шла преподавательница музыки Ева Станиславовна Туровская. На ней была натянувшаяся на груди белая блузка, а над круглыми коленами колыхалась легкая вишневая юбка.
«Да, повезло в жизни Адаму Туровскому. – подумал майор. – Была бы Ева Станиславовна помоложе… Хотя, если нас поставят рядом, еще не известно, кому больше годков припишут …»
Был, был между преподавательницей музыки и Ефимом один случай, к которому он до сего дня не знал, как относиться.
Произошел он не без участия Володи Городовикова. Да, скорее всего, коварный друг все и подстроил.
Праздновали день рождения у Гали Стороженко.
Тогда она еще жила не в доме руководителей Института, а в одноэтажном домике родителей, через два дома от Вики Контрибутова.
Через пару часов веселье начало постепенно угасать. Ефиму пришла в голову идея украсть хозяйку дома, и на часок уединиться в его квартире. Она находилась неподалеку – в служебной Институтской гостинице сразу по другую сторону виадука.
– Фима! – нашел его на кухне Городовиков. – А я тебя ищу. Вот попробуй, Алька выгнала яблоновку и настояла на черной смородине! Нектар!
Ефим вообще к алкоголю относился без поклонения. Состояния оглушения, наступающего после третьей рюмки, не любил. И старался останавливаться на второй.
В тот вечер он уже выполнил свою норму и на предложение отреагировал равнодушно.
– Ну, попробуй! – настаивал Володя. – Ты еще такую никогда не пил. Попробуешь, отберешь у меня бутылку и убежишь! Слово коменданта!
– Да, отстань! Мне уже хватит! – отмахнулся Мимикьянов.
– Если выпьешь со мной, я тебе что-то скажу!
– Чего такое ты мне скажешь? Что заявление в ЗАГС подал?
– Типун тебе на язык! – вытаращил глаза комендант. – Что ты такое говоришь. Городовиков – свободная птица! Я тебе другое скажу! Ты будешь рад, точно! Еще меня благодарить станешь! Бутылку французского кальвадоса мне купишь, хоть по сравнению с алькиной яблоновкой он – дрянь и дрянь!
– Правильно! Потому что весь французский кальвадос Вася Штирбу в старых железнодорожных мастерских делает.
– А все равно, если я тебе что-то скажу, ты будешь потом меня благодарить!
– Ну, давай свой нектар! – только чтобы отвязаться от захмелевшего друга, согласился Ефим.
Он попытался ограничиться половиной рюмки, но Городовиков настоял, чтобы он выпил до дна.
Яблоновка, настоенная на черной смородине, в самом деле, оказалась неплоха, что Ефим и подтвердил, хотя на его вкус она все-таки была крепковата.