Командир БЧ-5 Федор Федорович Карпуша был тихий алкоголик – три зуба во рту.
Маленький, с ручками, растущими из-под мышек, круглый и мягкий, – он никому не мешал, всегда ходил и напевал – три зуба во рту.
Особенно перед тем, как спирт получал.
Потом он запирался в каюте на три дня и пил – три зуба во рту.
А его Колтону заложили – три зуба во рту.
А Колтон – флагманский. Огромный, сильный, страшный – глаза безумные.
И жутко-жутко волосатый.
Он такой волосатый, что у него на груди волосы легко рубашку протыкают.
Он пришел на корабль поступью солдата Фридриха Великого – тух! тух! – спустился вниз – и к двери механика.
Раз! – за дверь – а она не открывается.
Раз! – а она ни в какую, и за ней тишина дупла.
И тогда он с ревом – волосы, седые и колючие, дыбом – начинает ломать дверь, и вот он ее уже сломал и вошел поступью солдата – тух! тух! – а ему навстречу Карпуша взопрелый, – маленький, мягкий и совершенно беззубый – падает на колени, простирает ручонки и верещит, мотая головенкой:
– Отец родимый! Не по-гу-би!..
А. Ибрагимов всегда сморкался. Перед строем, когда нас воспитывал, и в казарме. Он так харкал на окружающие кусты туи, что харкотина надолго повисала на них фантастической медузой.
И ее было так много, и казалось, там в ней немедленно что-то заведется и яйца отложит какая-то жизнь.
Он был воспитателем.
Воспитывал нас.
Обращаясь к мужчинам, он добавлял: «ебеньть», а к женщинам – «едремьть».
А у себя в кабинете он сморкался в ящик стола (после чего сейчас же харкал, и все это падало туда с замечательным стуком). «Петровский! – говорил он, выдвигая специально для этого подготовленный пустой ящик. – Тьфу! Хррр-хва!»
А перед строем он говорил: «Наши Вооруженные Силы! (харчок) Должны! (плевчок)».
И еще он говорил: «Наш священный долг!» (тьфу!)
Но потом с ним что-то случилось. Может быть, начало какого-то перерождения, потому что во время смотра казармы он сначала было высморкался на пол, а потом долго оглядывался, об чего бы руки вытереть.
Нашел взглядом личное полотенце и только потянулся к нему, как тут его и поразило.
Так остался с протянутыми руками, но потом в себя пришел и вытерся.
О занавеску.
Я тут в лоб недавно получил. Козленкова домой вел, а перед самой дверью в парадное он вдруг глаза закатывает, цепляется за меня, ползет по мне вверх и говорит: «Пятый этаж, дверь семьдесят!» – пришлось тащить его на себе. Звоню в дверь – открывает жена. Я такую женщину вообще никогда не видел. Рост – два метра, руки – как у вратаря. Я начал смотреть на нее с живота, а закончил вершиной головы, и на это у меня ушла уйма времени.