– Что это за дрянь? – опасливо спросил я, разглядывая странную коричневую штуку, очень похожую на высохший палец мертвеца.
– Корень. Он избавит тебя от жара и не даст ране гноиться.
Я с неохотой взял «палец», осторожно понюхал, затем откусил половину. Лекарство оказалось удивительно сладким.
Из белой пелены вынырнул Трехглазый:
– Гнилое местечко. За два дня мы сумели забраться в самую топь.
– Угу, – подтвердил я.
– Мне страшно подумать, что скрывается под зыбким ковром из мха и прошлогодней травы.
Трехглазый спросил разрешения занять мой плащ, улегся и, несмотря на сырость, тут же уснул. Юми, свернувшись клубочком, лег у него в ногах, а я сел на корягу и задумался.
В первый день нашего бегства набаторцы организовали преследование и держали нас в напряжении до темноты. Но потом отстали – мы топали всю ночь едва ли не вслепую, потеряв в болоте семнадцать человек.
Нас вел проводник из местного ополчения. Он неплохо знал тропы, но чем дальше мы заходили, тем более разрушенной становилась гать. В конце концов, от нее остались лишь отдельные участки, а затем и они исчезли.
– Все, – сказал проводник, остановившись и тяжело опираясь на палку. – Дальше никто из наших не заходил. Гиблые места. Сердце Оставленного болота.
Я обернулся назад, на цепочку людей, ожидающих приказа.
– Мы сможем протянуть здесь неделю, а затем попытаться вернуться.
– Не согласен, – сказал милорд Рандо. – Мы окажемся на вражеской территории, и нас раскатают в лепешку.
– Лезть дальше – это верная смерть, – покачал головой проводник.
– Сколько отсюда до Брагун-Зана? Если напрямик?
– Дня три-четыре.
– Значит, мы стоим где-то на перешейке. В самой узкой части болота. Слева оно тянется на юг почти до предгорий. А справа – на север, к Пряным озерам. Если есть возможность пройти его насквозь – то только здесь.
Я мрачно посмотрел на желтоватую голую местность, на которой лишь кое-где торчали чахлые ольхи.
– Никаких дорог? Никаких троп? Никаких шансов? Никто не ходил дальше этого места? – уточнил я.
– Отчего же не ходили, сотник? Ходили. Только не возвращались. Трясины там. Была дорога. Лет двести назад, говорят, вела к развалинам. Но давно заросла. А те, кто знал, где она проходит – помалкивали. Так и померли вместе со своими тайнами.
– Вот так, собака! – неожиданно сказал Юми и сошел с гати в сторону. – Собака!
Уткнувшись носом в топкий мох, прыгая с кочки на кочку, он поспешил к ближайшему дереву, расположенному от нас ярдах в семидесяти, за заболоченным участком травы, совершенно не вызывающим у меня доверия.
– Вот так, собака! – до нас, несмотря на расстояние, долетел его писк.