— Серега, ты озверел?
Шурка на него напялил нагрудник, мы его схватили за рукава и потащили, и он всю пачку выронил на трапе. Про что мы еще забыли, про кого?
— У рулевого нагрудник есть? — спросил Шурка у Сереги. — Тебя кто сменял?
— Кеп.
— Сам кеп?
Мы поглядели на стекла рубки: в слабеньком свете из компаса — кепово лицо над штурвалом. Черные ямы вместо глаз, подбородок светится. Рядом с ним Жора стоял и третий.
— А "дед"? — я спросил.
— В машине, у реверса.
— У него есть?
— Дурак ты, — сказал Васька Буров. — Помогут нам всем нагрудники!
Я опять кинулся в кубрик. И пока они добежали, схватил один лишний — с Ваньки-Ободовой койки — и выскочил.
…"Дед" стоял у реверса по колено в масленой черной воде, держал руку на рычаге. А глазами прилип к телеграфу. На верстаке качали помпой полуголый Юрочка и какой-то шотландец в черном рокане. Снизу их окутывало паром.
— "Дед", — я крикнул в шахту, — нагрудник возьми! Не услышал он меня, наверно. Машина стучала — с большими сбоями, — и он, верно, к ней больше прислушивался.
— "Дед"!
Он ответил, не оборачиваясь:
— Ступай на палубу, Алексеич. Наплавался я с нагрудником.
Мне хотелось, чтоб он хоть посмотрел на меня в последний раз. А «дед» все смотрел на шкалу телеграфа и держал руку на реверсе. Я снова его позвал, и он не обернулся.
Кому же мне было отдать этот нагрудник? Может, Юрочка возьмет. Я ему показал — не кинуть ли? Юрочка мне подмигнул и спросил:
— Посвистим, Сеня? Видали идиотов?
— Посвистим, — говорю.
— А за что? За бабу или за политику?
— Прошлый раз — за бабу. Теперь уж давай — за политику.
— Как мы решим с Кубой?
— Мнение мое непреклонно. Куба — си, янки — но!
Вдруг этот шотландец обернулся ко мне и заржал, засверкал зубами. А ну их!
И тут я увидел — в полутемном коридоре кто-то толкается в наружную дверь, звякает задрайкой.
— Куда? — я ему заорал. — Куда отдраиваешь? С этого ж борта кренит, мало мы в шахту нахлебали?
Он мычал что-то и толкался в дверь. Я подумал — не обезумел ли кто?..
— Смоет же тебя к такой матери! — Я подошел, рванул его за плечо.
Граков это был. В расстегнутом кителе, волосы спутаны… Он мне дышал тяжело в лицо, и я вдруг почуял: он же пьяный в усмерть. Я прямо обалдел неужели ж напился? В такую минуту напился! Когда мы все валились с ног и опять вставали — спасать наши жизни и его драгоценную тоже…
— Ступайте в каюту! — я ему сказал. — Надо будет — придут за вами, не оставят.
— Плохо, матрос? — Глаза у него мутны, лицо набрякло багрово.
— Да уж куда хуже.
— Гибнем? Скажи честно.
Я ему протянул нагрудник.
— Авось, выплывем.