Она вдруг улыбнулась, сразу как-то вспыхнуло у нее лицо, и пошла к нам с протянутой рукой.
— Мальчики! — Это она салаг узнала. — Ну, знаете… Теперь-то, надеюсь, вам для биографии достаточно?
— Подробности потом, — сказал Димка. — Сейчас, старуха, вся надежда на тебя. Проведи уж нас по старой памяти.
— Туда? Почему же нет? А он вас пустит, вахтенный?
— Что за вопросы, старуха. Чего хочет женщина, того хочет Бог. Ну, и вахтенный, естественно.
— Ой, ну я так рада вас видеть!..
Она еще посмотрела на нас, скользнула взглядом по моему лицу — тут я не мог ошибиться — и не узнала меня. Ну, вообще-то она немножко близорука. И немножко стеснялась — столько тут мужиков стояло.
Алик обернулся ко мне. Я помотал головой. Тоже тут все было ясно.
Вахтенный их с большой неохотой пропустил — двоих с одной дамой. Ей пришлось улыбнуться ему — так мило, смущенно, — и, конечно, она его убила.
А «маркони» провела Галя.
— Галочка, — он ей сказал, — память о вас не умирает в моем сердце.
— Больше на щеке, — сказала Галочка. — Пошли, трепло несчастное.
"Маркони" к нам повернулся, развел руками:
— Желаю вам, бичи, всего того же самого.
— Валяй, — сказал дрифтер. А нам он сказал: — Потопали, нечего тут по переборке жаться.
И правда, нечего. Толкотня эта уже поредела слегка, и вполне мы могли отвалить. А больше всех мне этого хотелось. Знобило меня отчаянно. Самое милое сейчас — в койку забраться, все одеяла накинуть, какие есть.
Оттуда, из зала, вышла Клавка, бросила веселый взор на вахтенного, и он ей чуть поклонился, слегка заалел. Я уже рад был, что хоть за чужими спинами стою, не хотелось бы, чтоб она меня сейчас видела. А мне даже приятно было ее видеть — такую живую, раскрасневшуюся, нарядную, в синем платье с кружевом каким-то на груди или с воланом, я в этих штуках слабо разбираюсь, в ушах — сережки золотые покачивались. Даже в лице у ней что-то переменилось, — оно как-то яснее стало, может быть, оттого, что она волосы зачесала назад, в узел, и лоб у нее весь открылся.
Клавка нас увидела и подошла:
— Бичи, вы не со «Скакуна»?
— Королева моя! — сказал дрифтер. Опять же палубным голосом. — Да мы же с эфтого самого парохода!
— Где ж этот рыженький, что с вами плавал, сердитый такой? Что-то я не вижу его. Он часом, не утоп ли?
— Сердитых у нас много. А рыженьких — нету. Может, я его заменю?
Клавка ему улыбнулась.
— Да нет, тебя мне слишком много… Ну, это я его «рыженьким» зову, а он светленький такой, шалавый. В курточке еще красивой ходил.
— Так это Сеня, что ли?
— Ну-ну, Сеня.
Дрифтер махнул своей лапищей, сказал мрачно: