— Ты озверел? — у дрифтера глаза на лоб полезли. — Чем я тебя обидел?
— Да нет, все в порядке. Это я тебя обидел. Если не повторится, возьму свои слова назад.
Дима кинул полотенце через плечо и пошел. Мы опять взяли карты. Но что-то нам теперь не игралось.
— Берут же инвалидов на флот! — сказал дрифтер. — И мытарься с ними. Еще и рот разевают, дерьма куски. Я положил карты снова лицом вниз и сказал ему:
— Ты, дриф, еще не понял, что ты сам кусок? Ты этого на палубе не понял? Так я тебе здесь, в кубрике, могу объяснить.
— Ну, кончили, — Шурка поморщился. — Не заводись. Но я уже завелся. Меня вот это дико бесит — как мы друг к другу относимся.
— Салага тебе урок дал — другой бы со стыда помер. Но ты не помрешь, не-ет! С таким-то лбом стоеросовым — жить да радоваться.
— Ладно, они тоже не помрут, — сказал боцман. — Злее будут.
— Зачем же злее, боцман?
— Зачем! На СРТ пришли. Тут им не детский сад.
— А, ну валяйте тогда. О чем еще с вами говорить!
— Нет уж, поговорим, Сеня, — сказал дрифтер. Лицо у него побелело, ноздри раздулись. — Ты же мне объяснить хотел. А не объясняешь. Только ругаешься. Лучше-ка вот я тебе объясню. Ведь мы, Сеня такие деньги получаем — ты их нигде не заработаешь: ни на заводе, ни в колхозе. Значит, работать надо со всей отдачей. Так мы еще с салагами будем возиться, учить их по палубе ходить? Они-то что думали — придут на траулер и сразу нам будут помощниками? Нет, Сеня, они этого не думали. А это, как ты считаешь, по-товарищески? Они моряками станут, когда мы последний груз наберем и в порт пойдем — денежки считать. Вот где от них-то помощь будет! А покамест они нам на шее камень. Они это должны усвоить. И рот не разевать, когда их уму-разуму учат.
— Ты научишь! В ножки тебе поклониться за такое учение.
— Валяй сам тогда учи. Если такой добрый.
Плечи у него выперли тяжело под рубашкой. И все он сверлил меня своими глазками. Устал я с ним говорить.
— С отдачей — это как, дриф? Доску всем хором приколачивать? А кто не вышел — всем хором на того и кидаться? Не будет у нас этого на пароходе!
Боцман засмеялся, сказал, глядя в карты:
— Откуда ты знаешь, Сеня, как у нас будет на пароходе. Как сложится, так и будет.
Васька Буров на своей койке вздохнул, отвернулся лицом к переборке.
— Охота вам лаяться, бичи, на пустое брюхо. Чаю попьем — и лайтесь тогда до обеда. А так-то скучно.
— И правда, — Серега стал собирать карты. — Что-то не шевелится кандей.
В кубрике еще один сидел, Митрохин некто. Совсем унылая личность. Я только заметил за ним — он с открытыми глазами спит. Даже ответить может во сне, такой у человека талант. Но хуже нету, если он тебя на вахте сменяет. Будят его ночью: "Коля, на руль!" — "Ага, иду". Тот, значит, возвращается в рубку, стоит за него минут пятнадцать, потом отдает руль штурману, снова приходит будить: "Коля, ты озверел? Ты же не спишь, дьявол!" — "Нет, говорит, иду уже". А сам спит дремучим сном.