Всякая книга всякого автора мировой литературы пылает под пристальным взором невежественных и неохладимых пироманов. Последние учебники истории твоей и прочих стран становятся черной гарью, и тебе на последнем вдохе остается надеяться лишь на убогую крупицу бессмертия: возможно, через сколько-то там поколений слово, которое гениальный долгопамятливый актер прошептал на ухо своему преемнику, а тот — своему, а тот — своему, отзовется смелой попыткой вспомнить «Гамлета» и записать его наново… и что произойдет в финале? Гамлет отравится? Изобьет Полония палкой в темной комнате? Нарядится могильщиком и тайком сбежит со сцены?
Достаточно скоро будут утрачены следующие объекты: музыка Бетховена; ваше любимое пиво; все записи о вашей родословной; место, где вы впервые целовались с девушкой; мед; лед; пейзаж, что ассоциируется у вас со спокойствием и свободой; любые улики вашей юности, подлинные либо тщетно подделанные; ощущение, что все вами наблюдаемое, все ваши любимые есть последовательность устремлений, достижений, отступлений, трапез, церемоний, влюбленностей, разочарований, исцелений, последующих действий.
Будешь ли ты помнить обо мне, Маргарет? Увидишь ли достигнутое мною тут, объяснишь ли его суть миру? Ты же понимаешь, я не могу довериться никому более. Если ты однажды любила меня или представление обо мне, пожалуйста, очень тебя прошу, вырвись из лап своих болезней и позволь моим трудам жить вечно.
Ч. К. Ф. спит. Мне многое нужно закончить. Вдруг безумный Феррелл вздумает притопать сюда с полицией и собаками?
6 января 1955 года
Каждому нравится быть правым, Мэйси. И быть правым оттого, что ты все правильно понял, тоже хорошо. Сегодня утром я смотрю на то, что написал вчера, и меня грызет чувство вроде стыда, что я, возможно, был иногда прав, хоть и понял все неправильно. Сейчас, когда я пишу это, мне уже не совсем ясно, когда и как именно я уличил Трилипуша во вранье. И все-таки я помню то ощущение — да, Мэйси, ощущение верное и ясное, как вкус шоколадки или как дуновение ветра в лицо, — что он врал. И я точно записал для себя: я знаю, что он врет. Но сейчас перечитываю записи — и уверенность как-то исчезает. Про то, что Колдуэлл увлекался археологией, я мог рассказать Маргарет, а она, в свою очередь, могла написать Трилипушу, как-то так. Не важно, коли дело было не в этом, значит, в чем-то еще. Слишком большое искушение — сказать, что взгляд в прошлое все проясняет. Скорее уж время туманит истину. Тогда-то я определенно был во всем уверен, никаких сомнений, только вот сейчас не могу эту уверенность передать. Я не писатель, Мэйси, по нашей договоренности это ваша часть работы. Вы и объясните, на чем я поймал Трилипуша.