Страницы сожженного дневника 2
2:22 ночи. Уже час почти пытаюсь закрыть глаза. Ну, что тут остается? Только встать, зажечь свет и начать черкать по бумаге. Когда намаешься за день, то не успеет голова подушки коснуться, как уже спишь. А бывает, что от чрезмерной усталости заснуть совсем не можешь, вот как сегодня. Не припомню я такого жуткого денечка, ну, не считая Того Самого, конечно… Но даже в Тот Самый не было столько боли, и мне не приходилось вонзать иголку в человеческую плоть, а потом соединять, стягивать, зашивать края ран…
Страшно дотрагиваться до мяса, сочащегося скользкой кровью, теплоту которой я ощущаю через резиновые перчатки… Еще страшнее ее сладкий металлический запах, который пробивается через марлевую маску… Но еще хуже скрип нити, которую я протаскиваю через сопротивляющуюся кожу. А самое ужасное это глубокая рваная дыра на бедре Мартина, где, кажется не хватает куска, выдранного чьими-то клыками.
– Катрин, ты что, черт возьми, никогда ничего не шила? Ровней стежки клади! Как этот кривой шов будет выглядеть, подумала? — Павел жутко злится на мою неумелость. — Ох, только в обморок вот падать не надо! Нашатыря понюхай! Да подмените ее кто-нибудь…
Глеб забирает у меня иголку и баночку, где в стерильном растворе плавает свернутая нить, и я на ватных ногах отхожу к стене. Я виновато смотрю на Мишаню и Димона. Они вон, орудуют иголками, как заправские медбратья-портные! Алекс, тихонько постанывает в беспамятстве, но уже полностью заштопан их руками. Каталки, пол в операционной, мы сами — все густо заляпано алым.
Холодная вода гораздо лучше нашатыря. Что за мерзкий запах! В зеркале над умывальником я вижу Детлефа. У него сердечный приступ и возле суетится Керстин нитроглицерин, кислород… Надо подойти, помочь ей, что ли.
— Катрин, довольно прохлаждаться, иди сюда! Следи за пульсом!
Тут есть пара стоек, на которых укреплено с десяток экранов, а к ним тянется куча шлангов, трубочек, проводов с насадками. Наверное, один из этих приборов может точно измерить давление, глубину дыхания, да и все остальное, но никто не может это добро подключить, вот и приходится среди всего великолепия новейшей медтехники работать примитивным приборчиком, жужжалкой для домашнего пользования. Давление она завышает, но хотя бы пульс показывает правильно. Я застегиваю браслет с липучкой на запястьи безвольно лежащей руки. Погодите, погодите… всего 55 ударов в минуту?!
А потом, пульс 52, что уже критически низко, стал замедляться: 50, 48, 45, 42…
— Черт! Мы его теряем… — прошептал Павел, продавливая содержимое очередного шприца в руку Мартина, набухшую голубыми венами.