Молодой человек методично укладывает в железный шкаф свою амуницию: пропахшую потом форму цвета морской волны, куртку с жесткими вставками на рукавах и на плечах, тяжеленный карабин, удобные ботинки из мягкой кожи и, наконец, фуражку с кокардой в виде трех скрещенных копий. С недавних пор его часто охватывает чувство щемящей тоски. Надевая свой поношенный коричневый костюм, он кажется сам себе каким-то потерянным и даже жалким. На костюме жирное пятно от супа, который пролил его сынок, а на сердце тяжесть… Вот и сегодня утром, уходя, он взял ребенка на руки, а тот вдруг прижался к его лицу, а он должен был спешить, чтобы не опоздать на службу. Сын — это все, и вряд ли работа сможет его заменить… Правда, когда он стоит навытяжку у ворот с бесстрастным лицом и борется с дикой усталостью, стараясь не уронить карабин, когда его душа блуждает по всем закоулкам тенистого парка, он чувствует себя не таким уж бесполезным.
Потом он идет домой, и сын, завидев папу, сразу же бросает свои игры и забирается к нему на колени. Вот тут-то на него и накатывает странное беспокойство. Даже не беспокойство, а ощущение нехватки воздуха, как будто сын потихоньку душит его. «Я болен, болен…»
Караулка ходит ходуном, вот уже и бутылку пустили по кругу.
— Эй, парни, не так быстро! — орет хозяин бутылки. — Вы ее выдуете в один присест, а у меня до выплаты жалованья шаром покати!
Не пьют лишь двое: молодой солдат и его пучеглазый приятель. Тот что-то говорит, но в этом бедламе молодой человек различает только «…твоей жене!» Молодой человек улыбается и машет на прощанье рукой.
«Какая сырость», — думает, шагая через парк, солдат. Сегодня все кажется ему необычным.
Половина второго. В четыре на площади начнется праздничный салют. Конторы и школы уже закрылись, дети и служащие торопятся занять места поближе к фонтану. Намечается что-то из ряда вон выходящее… При этом не видно никакой суеты, наоборот, все дышит тишиной и покоем. И плотники, что еще возятся с деревянной трибуной, и посерьезневшие распорядители, и праздношатающиеся горожане — все они напоминают молодому солдату благообразных старичков, выгуливающих в выходной день своих собачек.
Для него этот праздник давно потерял очарование. Подобное испытывает человек, вернувшийся после долгих лет разлуки в отчий дом и не узнавший знакомый садик.
А бывает, начнется гулянье, и только и видишь на каждом шагу что мордобой, похотливых баб и орущих детей; мужчины стаканами льют в себя вино, а потом, потные и пьяные, ищут, кого бы трахнуть в ближайших кустах; и вот опять кого-то бьют, и так до самого утра, когда еще не протрезвевшие гуляки поползут по загаженным переулкам искать свои дома.