— Позор! — повторял Горанов. — Жутко представить, что цезий найдут у кого-нибудь из нас. Что вы думаете? Это так страшно, чудовищно, позорно…
— Да, вор должен радоваться, если на его долю выпадет только позор и срам, но мне кажется, что он отправится на тот свет раньше профессора! — со злой иронией перебил Горанова Симанский.
— Я все равно не верю, что может случиться такая отвратительная вещь, — испуганно настаивал доктор Калчев.
Только Васильев сердито молчал. Забинтованная рука у него болела, и самые мрачные мысли не выходили из головы.
«Значит, — думал он, — Антонова поддерживает тайное знакомство с этой жирной мордой, с этим истеричным типом… Почему они скрывают? Зачем тот солгал? Отчего она никогда не говорила мне о нем? Наконец, почему она не оттолкнула меня, если с ней этот тип… Или же здесь кроется что-то другое, чего я не могу понять?»
Вошел доктор Попов.
— Коллеги, — сказал он, — я вас очень прошу: во время допроса постарайтесь сделать все, чтобы помочь разоблачить вора.
— Будет допрос? — спросил Калчев.
— А вы что думали? — взглянул на него Симанский. — На прием вас не пригласят.
— Все же… нас можно было бы и не подозревать, — пожал плечами Калчев, которого оскорбляло подозрение.
Симанский засмеялся.
Васильев вообще не реагировал на это сообщение. Он продолжал размышлять, припоминал свои последние встречи и разговоры с красивой медсестрой, анализировал слова и мысли и не находил никаких признаков ее неискренности.
Когда доктора Горанова вызвали на допрос, Симанский подошел к Васильеву и сказал:
— Помните, дорогой друг, я вам говорил, что враг подкапывается под жизнь профессора. Выходит, это была не пустая фантазия, и в моей голове есть кое-какой умишко…
Васильев окинул его острым взглядом и ответил:
— Да, вы очень умны!
— Не вижу причины для иронии, — смутился Симанский.
— Я тоже не вижу причины, зачем вы напоминаете, как вы умны и какая богатая у вас фантазия. Зато у вас неважная память, — заметил он, намекая на то, Что Симанский скрыл свое знакомство с Антоновой.
— Артериосклероз в вашем возрасте — редкое явление! — добавил доктор Калчев, невольно оказавшийся свидетелем их разговора.
Васильев усмехнулся и замолчал.
Через три — четыре минуты вернулся Горанов, и, трепеща от волнения и страха, на допрос пошел Калчев.
Горанов сердито сопел и ходил по комнате, не находя себе места.
— О чем вас спрашивали? — небрежно поинтересовался Симанский и, вынув из кармана маленький ножичек, начал чистить ногти.
— Ни о чем особенном, — ответил старый врач. Видимо, он был не намерен ни о чем рассказывать.