Совесть — эта маленькая сволочная субстанция, нашептывала в оба уха не очень приятные слова, от которых — только краснеть. И скажи эти самые слова посторонний человек, он заставил бы их взять обратно. Но совести морду не набьешь.
А еще он дивился невесть откуда взявшейся злости — всеобъемлющей, яростной, бушующей, словно пожар. Но это было не то яростное безумие, что толкает на непродуманные алогичные поступки. Его злость заставляла его внимательнее вглядываться в мир и лица. Его злость рисовала на его лице высокомерную и жалящую усмешку существа высшей касты. Его злость обостряла чувства и разум.
И он чувствовал, что от мягкого, душевного и незлобивого существа, что жило некогда в мире, остались лишь воспоминания. Никогда! Никогда больше не быть ему мягким и незлобивым. Никогда не проводить время, отдаваясь полностью и без остатка созерцанию огненных сполохов огня в пасти камина, отвлеченным беседам, прогулкам под звездным куполом небес.
Не забыть. И простить — навряд ли. А уж того, что его сияющий мир разорван, разбит на куски — и подавно.
«Ох, Ордо, — кольнула горькая мысль, — чертов щенок, сучье ты дитятко. Но к чему? Ну, зачем?»
— Дагги, вы? — раздался вопрос, и он удивленно вскинул взгляд.
«Дагги» Немногим и в той, прошлой жизни он позволял эту вольность. Лишь друзьям да воспитанникам.
Он вглядывался в лицо парня, подошедшего к столу. Не особо высокий, худощавый, скуластый. А в чертах лица — нечто утонченное и диковатое одновременно. Зеленые глаза смотрят несмело, таят под ресницами тень надежды.
Кольнуло сердце в миг узнавания.
— Илант, — улыбнулся он, пряча боль. — Присаживайся. Рад тебя видеть.
Оторопь охватила душу, волнение заставило порозоветь щеки. И невероятно и невозможно, но реально. А в возможность встречи не верилось совсем. Пусть один из всех. Но живой и рядом. Один из четверых. Мальчик, которого он когда-то воспитывал, как сына.
— Вы живы…. - ошеломленно проговорил юноша, опускаясь на табурет. — А я не ждал вас увидеть.
— Я вижу и ты жив, — заметил Дагги, чувствуя, как тает кусок льда, застрявший у сердца.
— Как хорошо, что вы меня нашли, — проговорил юноша взволнованно. — Я вас искал, но тщетно.
Да-Деган устало вздохнул.
— Я сегодня вышел из форта, мальчик, — прошептали его губы.
Хотелось сказать много больше, но горячий комок сдавил гортань, мешая говорить.
Илант! Он помнил все его детские проказы и выдумки. И наивное восхищение и каверзные вопросы. Рев по поводу разбитых коленок и смех без всяких причин. Илант был открытым мальчишкой. А сейчас рядом сидел изможденный, угрюмый парень и кристальное сияние глубоких, изумрудно — зеленых глаз потухло, превратившись в равнодушно — усталую гладь пруда подернутого ряской. На лице были только усталость, да печаль. Да еще, быть может, самая кроха надежды.