— Не бегите, дедуня, не велика барыня, чтоб сидеть в вашем кресле. Вот тут, возле печурки, потеплее, поуютнее.
— Ну, как знаешь. Дорогому гостю — первое место. Куда собралась в такую рань?
— Разные дела, — сказала Надя.
— Слыхал, вроде как на службу у красногвардейцев поступила?
— Поступила, дедуня.
— Ну и ладно, коли так. Ничего?
— Ничего. Терпеть можно, — шутливо добавила она.
— Вот и славно. А жалованье как?
Надя весело взглянула на него.
— Жалованья нет, — как о чем-то совершенно не имеющем для нее значения, сказала она и, поймав недоверчиво-удивленный взгляд старика, не представлявшего, как это можно работать и не получать за свой труд никакого вознаграждения, добавила: — Я, дедуня, в красный отряд записалась. Сама. Добровольно. Там все бесплатно служат. И комиссар Кобзин, и командир Аистов, и Семен Маликов — ну, словом, все.
— Так, так, — неопределенно поддакнул старик и тут же спросил: — А как же насчет порциона? Есть чего-нибудь надо! И опять же, скажем, амуниция и прочее всякое продовольствие?
— Насчет амуниции — никак. Кто в чем. Ну, а если совсем человек обносился — выдают обмундирование. Солдатское, — пояснила Надя. — И питание тоже.
— Выходит, жить можно?
— Все живут, никто не жалуется. Да и как жаловаться, если люди пошли добровольно?
— Оно так, оно конечно, — снова согласился старик. — Ну, а ты там чем заправляешь? Дела тебе какие препоручены?
Надя коротко рассказала. Дед Трофим отнесся к ее рассказу одобрительно.
— Это, я тебе так скажу, хорошо, что об голодающих людях забота пошла. Особливо об детях. Слух такой есть — подмирают детишки. Вот какое горе. Твоя путь правильная. Так я себе разумею. И ты, гляди, не теряйся. Пущай кто хочет плетет свои сплетки, плевать на таких и никакого внимания.
— А какие сплетки? — заинтересовалась Надя.
— Ну, так мало ли какие? — нехотя ответил старик и, насупив брови, отвернулся, решив не вдаваться в подробности. Но уж до того сильно было у него желание хотя кое-что поведать гостье, что он не смог удержаться. Достав из самодельного ларца кисет, дед Трофим набил насквозь продымленную трубку, высек кресалом огонь и, выпустив облако едучего дыма, заговорил: — Иван Никитич, к примеру, сказывал, будто тебе такая полномочия от комиссара дана, дескать, чужое имущество можешь потрошить. Вота как!
— Значит, был Стрюков?
— Заходил... Прямо тебе скажу, Надежда, я диву дался! Ну как же! Человек в самое церковь, можно сказать, по великим праздникам и то редко заглядывал, хотя и построил ее, а тут в сторожку ввалился. Видали такое? «Здорово, — говорит, — Трофим Кондратьевич», — меня, значит, по имени-отчеству навеличивает. Вон куда потянуло! Да! Я так считал, что он и фамилие мое позабыл, а он-то по имени-отчеству!