Федотов слушал сбивчивый рассказ официантки и не верил своим ушам. Неужели права майор Гридунова, и он что-то просмотрел? Впрочем, все это еще надо проверить. Таня возбуждена, запальчива, вот и…
— Раньше-то она еще как-то сдерживалась, помягче была, — словно отвечая на его вопросы, говорила Таня, — а в последнее время постоянные оскорбления. У ней только киоскер наш, Зиночка, в хорошеньких ходит. Да если бы только это. Вот скажите: кто ей давал право говорить, что у нас совесть нечиста? Да ей ли об этом говорить?!.
Быкова, словно споткнувшись, неожиданно замолчала, шмыгнула носом, виновато опустила голову, добавила тихо:
— Может, какая из девочек и купит где-нибудь лишнюю косынку или очки там в подарок, так это же… — Она опять замолчала, дрожащей рукой взяла бокал, отпила глоток воды.
Внимательно слушавший Федотов дождался, когда она поставит бокал на столик, спросил:
— Таня, а почему ты так сказала: «Ей ли об этом говорить?»
Девушка бросила короткий взгляд на Николая, потупилась, виновато пожала плечами.
— Да я не знаю… Может, и не было ничего?
— Чего ты мямлишь? — оборвал ее Голобородько. Он резко повернулся к Федотову. — Когда мы предпоследний круиз делали, то она на столе у Лисицкой советские деньги видела.
— И не деньги, а только десятку, — вскинулась Таня.
— Пусть десятку, — нехотя согласился Николай. — Все равно не положено. Она должна была сдать эти деньги…
— Стоп! — резче, чем обычно, остановил электромеханика помполит. — Ну-ка, Татьяна, рассказывай.
— Ну в прошлый рейс это было. Вышли мы тогда из Одессы, пришли в Латанию. Как раз мое дежурство. Пассажиры готовились к поездке в Крак-де-Шевалье, в ресторане никого не было, ну и Ирина Михайловна сказала, чтобы мы помогали по кухне. Повар, мол, заболел, и девочки не справлялись. Вот. Ну я работала на кухне, как вдруг мне передали, что меня вызывает к себе Лисицкая. Я пошла тут же. Пришла к ней в кабинет — закрыто. Тогда я пошла в ее каюту. Смотрю, ключ торчит из двери. Ну я стукнула для порядка и тут же вошла. А Ирина Михайловна стоит ко мне спиной и что-то у стола делает. Я остановилась у порога, говорю: «Можно?», а она вдруг как вскинется, обернулась этак резко ко мне и как закричит: «Какого черта?!»
— Что, прямо вот такими словами? — прервал ее Федотов.
— Ну конечно. Я поначалу опешила и говорю: «Так вы же меня вызывали». Тогда она резко вся изменилась и говорит: «Извини, Танечка, нервы, совсем забыла. Мы сейчас сойдем на берег, надо фруктов закупить, а повар заболел, так что подбери, пожалуйста, еще двух девочек — поможете мне. А сейчас ступай, ждите меня у трапа». И повернулась ко мне спиной. Так вот, когда она поворачивалась, я и увидела десятирублевую бумажку. Понимаете, у нее на столе что-то лежало накрытое газетой, а чуть-чуть в стороне лежала эта десятирублевка. Ну-у, словно выпала из общей кучи.