— Тяжкие обязанности, — вдруг начал Сигулий, цыкая зубом, — не дают нам времени для отдыха. Вечно приходится совмещать приятное с полезным, хи-хи, — он пьяно подмигнул центуриону, — но это лучше все-таки, всадник, чем бесполезное с неприятным, а?! — Не дождавшись ответа, Сигулий хлопнул в ладоши: — Эй, кто там, давай по одному!
Створки двери, что была в стене метрах в восьми от Даброгеза, распахнулись, и из-за них вылетел будто от чудовищно сильного пинка человек в черном. Он упал почти сразу же и успел еще несколько раз перевернуться, выкатиться на середину зала, прежде чем его движение остановила упершаяся в спину подошва тяжелого кованого сапога. Собаки заволновались, навострились.
— Ну разве можно править таким народом! — Сигулий притворно искал сочувствия у Даброгеза, жирные губы кривились. Где уважение, где воспитание? Вваливаются, как в кабак!
"Не юродствуй, — подумал Даброгез, — ишь, разоткровенничался". И одновременно кивнул, выражая понимание, мол, да, не легко ты, власти бремя. По-настоящему надо было бы месяцочка три-четыре пожить, приглядеться, разузнать все толком, а потом… Но Даброгезу опротивело ожидание: хватит, надо действовать!
— Кто таков? И почему молчишь, падаль?!
Стражник согнулся в поклоне, а заодно встряхнул старика в черном, вскинул на ноги тщедушное тело. Лысоватая розово-белая голова затряслась. В мутных глазах застыл необоримый страх и больше ничего. Сигулий обгладывал бараний бок. Вопросы его звучали неразборчиво, глухо. И все-таки спрашивал сам, не перекладывая на сановников, — ухищрения Востока покуда не докатились до простоватых северян.
Даброгез сидел с краю. В мыслях не заносился, понимал, что творящееся — лишь прихоть этого жирного и дряблого царька, а он пока что здесь никто, хуже того — предмет кратковременного любопытства. А потом?
— Отвечай, собака, когда спрашивают! — Стражник ткнул старика в спину пудовым кулачищем.
— Проповедник есмь, — пролепетал тот, не смея глаз поднять.
— Народ он мутит, — еле слышно сказал сидящий по правую руку от Сигулия седой, высохший — одни кости — человек, пелагианская ересь расползается по земле! — Голос его возрос, задрожал: — Псы заблудшие, сбивают паству на дьяволов путь. — И добавил тише: — На кол бы его.
— Надо бы, — согласился Сигулий, переходя к дичи, — ему это — один путь в светлое царство.
Даброгез видел, что старик в лохмотьях дрожит, не может унять трясовицы — того и гляди свалится. Лицо его из бессмысленно-тупого превратилось вдруг в обеспокоенно-ищущее. И снова загудели пески, завыл знойный ветер… Где-то видел Даброгез такое лицо. Где? Конечно, там, где же еще! Восточный бродяга, толкователь снов и предсказатель стоял перед ним так же, как перед узурпатором стоит сейчас этот жалкий старикан.