Сашка новость принял равнодушно. Да и какая это для него новость, даже если бы и сократили кого-то — не беда. Любое сокращение выливалось в перепихивание сокращенного из отдела в отдел и, как правило, возвращение восвояси. Но и это для многих было жизнью — кипели страсти, все бурлило, институт оживал.
Палец Николая Семеновича завис в полуметре от Сашкиного носа:
— Кстати, сколько у тебя сейчас?
Будто не знает! Сашка ничего, кроме пальца с блестящим холеным ноготком, не видел. Вот дернуть бы сейчас за него! Или нет, лучше линейкой наотмашь, мол, по какому праву в меня пальцем тычешь?! Он опустил глаза, голос задрожал, как обычно:
— Сто шестьдесят.
Николай Семенович сделал удивленное лицо. Настолько удивленное, что можно было подумать, он ожидал услышать; триста, четыреста, но уж никак не названную сумму.
— М-да-а, ничего, к новому году сынтегрируем что-нибудь, — начал он несколько неуверенно, а закончил на мажоре: — Бумагу я подал, а там — как решат, — он мотнул головой в неопределенном направлении.
Сашке бы радоваться, благодарить. А он сидел как оплеванный, даже над стулом не приподнялся, слова к языку прилипли. Только кивнул. И почувствовал, что кожу у висков начинает жечь. Ну почему он вечно должен быть кому-то благодарен, ну за какие такие грехи?!
— От радости в зобу дыханье сперло? — Начальник, кроме всего прочего, был шутником и постоянно подчеркивал свой демократизм, не деликатничал — мол, все мы, ребята, из одного котелка кашу хлебаем. Кому-то нравилось.
— Спасибо, — выдавил Сашка, жалея, что под рукой нет ничего тяжелого. А если б и было? Нет, обмяк и растекся по стулу — хоть плачь, хоть смейся, прямо гипноз какой-то. Ведь не подхалим, не карьерист, чего дрожать! Да и не дрожат те, уж кто-кто, а они себя чувствуют уверенно. И нужна ему эта прибавка, ну повысят, а потом не денешься никуда, на крючке, знай себе вечное спасибо в сердце носи, а лучше на языке. Сашка вскипал. Но кипенье это не придавало сил, а, напротив, лишало их, мутило ум. — Николай Семеныч, а остальным?
Глупее вопроса он задать не мог. Почувствовал, как напряглись, одеревенели спины у сидящих впереди женщин. Но Николая Семеновича не собьешь.
— Каждому по заслугам, как и было сказано — дифференцированно, никого не обойдем! — заявил он во всеуслышанье и пошел к двери.
Провожал начальника восторженно-приглушенный гул. Но только дверь захлопнулась, оживление стихло и тишина, непривычная, тяжелая, повисла в комнате.
— Как там решат… — вяло проговорила завсектором, вздохнула, добавила: — А я за тебя все равно рада.