И тот почувствовал себя не виноватым перед всеми на свете, а нормальным, уверенным человеком, протянул квитанцию. Девушка в наклейках полистала журнал и сказала:
— Платите в кассу, два шестьдесят.
Сашка дернулся было, но с места не сошел, стоял, потирая руки, чувствуя, как они становятся влажными. «Дипломат» коленями прижимал к прилавку, не хотелось ставить на слякотно-затоптанный линолеум.
— А посмотреть можно? — проговорил он вкрадчиво.
— Ну что там смотреть? — Продавщица все же полезла куда-то под прилавок, на секунду задержала там руку. — Что просили, то и принесли, чего смотреть!
Сашка начинал потихоньку краснеть. Сдвинул шапку набок.
— Ну, знаете кота в мешке… — попытался он отшутиться, хотелось бы взглянуть.
Книга выпрыгнула на прилавок. Продавщица не сводила глаз с Сашки, прямо-таки прожигала насквозь. Красноглазый, видимо, прописавшийся навечно у прилавка, шумно засопел, скривил губы в добродушно-пренебрежительной улыбочке. Сашка повернулся к нему спиной. Он все еще не верил своим глазам: перед ним лежал Булгаков, тот самый, нужный ему, но что это была за книга — на ней не только ели, сидели, пили, но, наверное, и спали: затертая, обмусоленная, перекошенная…
— Но я же просил… — голос дрогнул, — ведь я ставил совершенно новую книгу, я же просил, чтоб и мне в хорошем состоянии!
В очереди шумно обсуждали Сашкины дела, посмеивались. Но он ничего не слышал.
— А это, по-вашему, плохое?! — Продавщица двумя пальчиками с серебристыми в блестках ноготками, как дохлую крысу за хвост, приподняла книгу над прилавком и… блок выскользнул из обложки, полурассыпался.
— Им лишь бы состояние, — послышалось из очереди, — лишь бы на полочку поставить и никому не давать.
— Для престижа, — поддержала женщина из конца очереди.
— А я вот для детей собираю, а должна часами тут стоять! Да что вы с ним возитесь!
— Не хочешь, парень, оставь, я возьму, — со смешком проговорил из-за спины красноглазый.
— Избаловались чересчур!
Сашка не знал, куда деваться, что делать. Да лучше бы на толкучку пошел, на руках сменял, чем такое… И эти хороши, радуются. А сами если так же, что тогда, а? Краска все больше заливала его лицо.
— Сколько платить? — спросил он жестко.
— Забыл уже, — пропел красноглазый, — ну дает!
— Два шестьдесят, — сказала продавщица, оторвав наконец-то от Сашки взгляд, — сколько раз повторять можно!
— А уценка за состояние?
Продавщица отвернулась.
— Он к тому же глухой, — уже без раздражения, с заботой даже проговорила последняя женщина.
Сашка пробился через толчею и, не обращая ни на кого внимания, задрав голову, направился в другой конец зала, к кассе. Там было посвободнее, чем у книгообмена.