Наконец он отбросил край одеяла. Встал, ощущая легкое, но непроходящее головокружение. Он не пошел ни на кухню, ни в ванную, а как был в пижаме, так и уселся за массивный письменный стол, выдвинул боковой ящик и достал лист бумаги.
Перед глазами стояла слабая пелена. И перед тем, как вывести первую строку, Антон Варфоломеевич тщательно проморгался, погрыз кончик дорогой фирменной ручки. Потом начал:. "Директору… научно-исследовательского института… заявление. Прошу освободить меня от занимаемой долж…" Раздался телефонный звонок.
Баулин поднял трубку.
— Антоныч? — Голос зама был свеж и бодр, совсем не напоминал о вчерашней ссоре. — Ты?!
— Да вроде бы я, — промычал Баулин, подумывая, а не повесить ли трубку.
— Чего раскис?! — Зам рассмеялся грубо и громко. — Не отчаивайся, Антоныч! — просипел он сквозь смех. — Все путем! Глядишь, мы с тобой и еще протянем малость!
— Что случилось? — встрепенулся Антон Варфоломеевич, сердце учащенно, в предвестии радостной новости забилось.
— Грустная весть, Антоныч, — вполне серьезно и со скорбью в голосе проговорил зам. — Новый-то наш перенапрягся с непривычки. Ночью его на «скорой» увезли, сердчишко зашалило, может, инфаркт. Такие вот дела, Варфоломеич! Так что — не состоится запланированное мероприятие-то, мне только что звонили, проинформировали. Ты слышишь?!
Баулин онемел, он не мог произнести ни слова, издать ни звука. Это было спасение! С трудом подавив в себе нахлынувшие чувства, он все же сказал спустя минуту:
— Несчастье-то какое.
— Все под богом ходим, — согласился зам.
Про распри-ссоры и взаимные обвинения-оскорбления оба благополучно забыли. «Беда» снова объединила их. Как и подобает давнишним приятелям, они вновь готовы были делить пополам предстоящие победы, радости, успехи.
— Ну, ладно, будь! — заключил зам.
— Ага, буду, — сказал Антон Варфоломеевич. Потом добавил: — Я на часик задержусь, скажи там моим.
— Сам скажешь, — ответил зам. — Отдыхай!
В трубке раздались гудки.
Но только Баулин положил ее на рычажки, как прозвенела еще трель.
— Антон Варфоломеевич? Все отменяется! — с ходу провозгласила трубка Сашкиным голосом.
— И без тебя знаю, — начальственным тоном произнес Баулин. — Что еще?
— Все-е, — растерялся Сашка.
— Тогда привет! Да скажи там, что буду к обеду!
Самообладание полностью возвратилось к Антону Варфоломеевичу. С брезгливой гримасой на лице он сгреб ладонью бумагу, лежавшую на столе, — свое недописанное заявление, скомкал ее и бросил в корзинку.
Голова прояснилась окончательно. Тело больше не гудело и не ныло. Напротив, с каждой минутой Баулин ощущал в нем прилив сил, энергии. За окном вовсю светило утреннее, умытое солнышко. Весело щебетали птицы. И уже радостно горланили выведенные во двор на первую прогулку детсадовцы — народец простой, беззаботный и счастливый.