— Знаешь, пап, — говорю я, пока он никого не ранил и не убил, — вообще у нас всё правильно идёт. Но не совсем.
— Что-нибудь не так? — растерялся папа.
— Надо почитать, как это делается, — говорю я. — По-моему, его стоит вынуть из воды.
— Ты прав, сынок, — согласился папа. — Никто не берётся за это дело без надлежащей подготовки.
Он вынес из дома книгу «О вкусной и здоровой пище», открыл главу «Разделка рыбы» и стал мне вслух читать:
«Живую рыбу, прежде чем начать чистить, надо заколоть: острым концом маленького ножа делают глубокий разрез горла между головными плавниками и дают стечь крови».
Папа поднял голову и долго молчал.
— Ты чувствуешь, как пахнет нагретой крапивой? — спросил он наконец. — А скоро опять будет холодно и темно.
— Давай его закоптим! — говорю. Я понял, что папа хочет избегнуть кровопролития.
— Хорош карась в копчёном виде! — обрадовался папа. — Как я люблю, — говорил он, собирая стружки и еловые шишки, — когда идёт дождь, и вся семья в сборе, и чистится картошечка, и рыбка копчёная…
Мы разожгли огонь в чугунной печке на огороде, схватили карася и положили на сеточку над горячим дымом.
— Коптись, мокропузый! — сказал папа. А маме сказал он, строптивый и гордый: — Благодари Бога, Люся, что у тебя есть муж, готовый до самой смерти всех вас кормить и обувать!
Карась зазолотился с боков, его чешуя стала ещё ярче, он весь засверкал, засиял, но даже не подумал прощаться с жизнью.
— Карась, карась! — закричал папа. — Ты почему не сварился в собственном соку?
— Не смей кричать на рыбу, — сказала мама. — Кричать на рыбу — это всё равно что кричать на водоросль.
— Хватит с ним чикаться, — говорит папа. — Сунем его в морозилку. Рыба, замороженная в живом состоянии, если её правильно разморозить, по качеству не отличается от свежей.
Папа завернул карася в газету и положил в холодильник.
Мы постояли, глядя, как солнце садится за тёти Нюрин огород. В Уваровке день нескончаемый — вмещает три московских дня. Можно шесть часов удить, пять — гулять, двенадцать часов спать, восемь — есть, четыре — кататься на велосипеде, а день всё не будет кончаться и не будет.
— Ты заметил, — говорю я, — когда темнеет, какая наступает в мире тишина?
— Я в тоске какой-то, когда темнеет, — отвечал папа. — День умирает, лето скоро отцветёт.
Он прильнул ухом к морозилке и весь превратился в слух.
— Слышишь? Слышишь? — сказал он. — Душа карася расстаётся с телом.
Наутро я проснулся и сразу принюхался: не пахнет ли жареной рыбкой? Ничем вкусным не пахло. Я вышел на кухню и обнаружил там маму с папой, нависших над ледяным карасём.