Войдя в село и уткнувшись в плотный огонь боевиков, ермоловцы, с первых минут боя понеся большие потери, упрямо вгрызались в позиции противника.
Командир роты машет мне рукой, увожу своих казаков с центральной улицы вправо, через большой двор, окружённый каменной стеной, к садам. Наша задача — зайти к боевикам с фланга, но и здесь мы попадаем под вражеский огонь.
Проверяю наличие личного состава, не хватает одного бойца:
— Где Вася Жданов?
Казаки не знают, никто не может сказать, куда он делся.
— Передайте дальше, спросите у других казаков, никто не видел пулемётчика РПК, худощавого, с бородой?
И лишь спустя сутки мы узнали, что Жданов в суматохе первых минут боя попал в прицел гранатомётчика и, получив тяжёлое осколочное ранение, был отправлен в тыл на первой же подвернувшейся под руку неизвестным нам бойцам машине…
Залегли у пролома в каменной ограде. До дома, из которого боевики вели огонь по центральной улице, пятьдесят-семьдесят шагов ровной, поросшей травкой лужайки. Нам во что бы то ни стало надо быть там.
Левее, совсем рядом с садом, хорошо видно отдельно стоящее строение, и я говорю гранатомётчику — Игорю Романову:
— А ну-ка, «отработай» на всякий случай по нему…
Он стреляет, и я кричу бойцам, выбегая из развалин:
— Прикройте!
Со мной командир второго отделения, вчера вернувшийся из госпиталя, мы начинаем бежать по лужайке, и я не вижу ничего, кроме цели, которую мы должны достичь.
Взрыв в полуметре от нас не напугал и не удивил меня — всё произошло очень быстро, и Боря Гресов, застонав, упал на бок, схватившись за живот руками.
Казаки выбегают мне на помощь, оттаскиваем раненого через пролом в ограде обратно во двор, а гранатомётчик-боевик бьёт нам вслед. Выстрел РПГ-7 ударил о камни передо мной, посекло осколками Романова Игоря — ранение в голову и плечо, а я снова остался невредим.
Ермоловцы заметили огневую точку противника, бьют по нему из всех видов оружия. Прикрываемый бойцами, добегаю до окопа, находящегося рядом с домом, где засели боевики, падаю около него и бросаю гранату. Привстав на колено, выпускаю длинную очередь в траншею.
Всматриваюсь: окоп пуст, и лишь пятна крови на земле говорят о том, что мы этого гранатомётчика «зацепили».
— Ушёл, падла, в нору под дом, — с досадой говорят подбежавшие казаки. — У них тут понарыто ходов так, что из дома в дом можно ходить.
Небольшое затишье, есть возможность перекурить — мы заняли первую линию обороны противника…
Уже после войны мне, начинавшему свой боевой путь гранатомётчиком, любившим свой РПГ-7, не признающим оптику и стрелявшим всегда только с механического прицела, пришла на ум шальная мысль о том, что именно выстрелы из гранатомётов противника больше всего испытывали меня на прочность, не оставляя мне никаких шансов на жизнь.