Поттс подумал, то неверно ее понял. И ответил не сразу.
— Я не из тех, с кем приятно общаться. И не смогу развлечь ваших друзей, они наверняка другие.
— Больше никого не будет. Только вы и я. Может, еще мама. Хотя она обычно ест у себя в комнате. Придете?
— Вы не шутите?
— Я хорошо готовлю. Потушу мясо. Вы похожи на человека, который оценит правильно приготовленное мясо.
Поттс всем сердцем хотел верить, что это ошибка. Что все кончится плохо. И что он вляпается в дерьмо из-за этой истории. В его голове, как товарняк мимо станции, пронеслись все слова, что твердил ему отец.
О том, что трахаться надо с бабами своего уровня. И желания свои строить в соответствии со своими возможностями. Не бывает в жизни, чтобы вот так все отлично складывалось. С такими, как Поттс, — никогда. А если бывает — то, значит, это Господь подшутил над ним, чтобы не забывался. Так всегда говорил его отец. Но Поттс был дураком, последним долбаным идиотом. И собирался наступить на старые грабли.
— Да, хорошо, я приду.
Ингрид вынула блокнот, нацарапала номер телефона и адрес и протянула ему листок.
— В семь вечера. Во вторник. Тут адрес и телефон. Вы ведь не обманете, правда?
— Не обману, — ответил Поттс, хотя не был в этом уверен.
— Тогда буду ждать нашей встречи, господин Поттс.
— Поттс. Просто Поттс.
Они закруглились в половине седьмого вечера, а к половине восьмого Бобби смыл грим и сел в машину. Он провел на площадке четырнадцать часов. Несмотря на деньги и подружку, рекламировавшую «Секрет Виктории»,[76] несмотря на славу, машины и крутой особняк на вершине холма, Шпандау было жаль его. По правде говоря, он испытывал жалость ко всем актерам. Их жизнь совсем не похожа на ту, какой ее представляют люди. У них не бывает золотой середины, все на пределе. Либо слишком мало, либо слишком много. И обе крайности способны доконать. Ужасно голодать и выбиваться из сил на работе, когда никто того не замечает. С другой стороны, еще ужаснее, когда ты нашпигован славой и деньгами, как какой-нибудь гусь по-страсбургски, когда окружающие отделяют тебя от всего того, что помогало тебе стать актером.
Денек выдался тяжелый. Бывало, конечно, и похуже. Все-таки в этот раз съемки проходили без больших проблем, но Марк всех замучил, пытаясь поскорее снять все эпизоды. Поэтому смены затягивались. Кое-кто ныл и жаловался на спешку, но нее понимали: будет хуже, если они отстанут от графика. Проще и дешевле переработать несколько часов в день, чем тратить дополнительные дни. Все это было заложено в бюджет картины, но Марк все равно подгонял. Он был не из тех режиссеров, которые могут послать продюсера подальше. Стоило спонсорам появиться на площадке, Марк становился дерганым и постоянно оглядывался на них. Они это знали и в результате проводили на съемках больше времени, чем принято, нервируя его до потери пульса. Короче, вдохновения это не добавляло. И теперь все до смерти боялись Вайоминга, где Марк просто не выдержит напряжения. Режессер не может позволить себе так нервничать, а если он на взводе, то не должен этого показывать. Это как кровь в море, кишащем акулами.