— Мне доподлинно известно, что она навела порчу на герцогиню Агнессу. Вы думаете, она дочь герцогини? Ничего подобного. Она с помощью колдовства втерлась к ней в доверие, чтобы завладеть ее богатством. Я уверена, что если у кого из вас за последнее время случались несчастья и неудачи, готова поспорить, что это ее рук дело.
— Прекратите! — прикрикнул Глеб, но внимание толпы подстегивало старую деву, и ее было уже не остановить.
— Вы защищаете ведьму, потому что она напустила на вас чары. Как она сумела вас приворожить и лишить зрения и разума? — в запальчивости воскликнула гувернантка.
Обвинение заставило Глеба прикусить язык. Хорошо, что никто не знал про цыганский ритуал, связавший его с Марикой кровным родством. Наверняка люди узрели бы в нем скрытый колдовской умысел, хотя сам Глеб относился к нему скорее как к детской клятве в верности. Это было похоже на игру. Марика сделала на своей руке маленький порез, он последовал ее примеру, а после они соединили запястья. Наивная Марика верила в то, что их кровь перемешалась и они стали родней, а Глеб ей не перечил. Он и в самом деле относился к ней, как к младшей сестре. Никакие доказательства не могли заставить его поверить, что она ведьма.
Между тем остальных свидетелей чуда слова гувернантки заставили задуматься. Каждый поворошил прошлое и вспомнил о своем.
— Я слышал, у троюродной тетки свояченицы брата сапожника, что живет на соседней улице, родился теленок с двумя головами, — робко произнес кто-то в толпе.
Жизнь не бывает сплошным праздником. В любом доме случаются несчастья и огорчения. Обычно люди склонны винить в неудачах судьбу, но сейчас неведомому провидению дали имя. И назвали его Марика.
Погруженный в свои мысли, Глеб сидел перед камином, задумчиво глядя на языки пламени. Красноватые сполохи плясали по стенам и озаряли его лицо, похожее на маску. За последние дни он осунулся и сник. Обычно горделиво расправленные плечи ссутулились, будто их придавил непосильный груз навалившегося горя. Глеб не ответил на стук в дверь, словно все происходящее вокруг перестало его интересовать.
Войдя в каминную, Прошка запнулся. В отблесках пламени ему на мгновение померещилось, что у огня сидит не юноша, а глубокий старик, сгорбленный под тяжким бременем бед.
— Ваше Высочество, вы бы изволили чего-нибудь откушать. Нельзя ж совсем без еды-то, — сказал Прошка, но Глеб словно не слышал.
— Что Марика? — спросил он, не оборачиваясь к вошедшему.
— Молчит, будто воды в рот набрала. За всю неделю, что сидит в темнице, ни слова, ни полслова, — доложил паренек.