Но, когда Коуди сказала ему, что все-таки собирается поступать в колледж, Дикон настоял, что поедет в Дюрхем вместе с ней.
— Не надо. Мои родители никогда не будут платить за мое образование, если узнают, что мы все еще видимся друг с другом. А я устала прятаться по углам, чтобы быть с тобой рядом.
— Ты стыдишься меня? — голос отражал боль, боль, которая быстро обернулась гневом.
— Я знал, что рано или поздно они сломают тебя. Я недостаточно хорош для тебя.
— Дикон, пожалуйста…
— Так ведь? Если бы мой отец был президентом банка или преуспевающим адвокатом, у нас сейчас не было бы этого разговора. Если бы я не вырос на фабрике, твои родители приветствовали бы меня с распростертыми объятиями.
— Ты можешь винить их в том, что они желают мне добра? — спросила Коуди.
Его взгляд стал жестким, стеклянным, словно опустился какой-то невидимый барьер. Он стал замерзшим и непроницаемым и не изменился за все эти годы.
— Везде одна и та же история, — сказал он. — Свободных мест нет.
Коуди отдала ему газету. Губы ее сложились в тонкую презрительную линию.
— Понимаю…
Теперь ей все стало ясно, а это не совпадало с ее представлениями о справедливости. Она все время полагала, что Дикон был истинной жертвой судебной битвы, длившейся целый год. Но люди в Калгари, очевидно, не разделяли ее мнения. То, что она сделала потом, было чистейшей воды безумием, и не только безумием, но и опасным поступком. Но она не могла от него отвернуться.
— У меня есть три меблированные комнаты на втором этаже. Рента — четыреста долларов в месяц, включая удобства. Если, конечно, ты не вздумаешь держать кондиционер постоянно включенным. Тогда дополнительная плата.
Он был так изумлен, что какое-то мгновение не мог ничего сказать. Почему она решила сдать ему комнату, когда все отказали? Но он решил не задавать вопросов, а порадоваться неожиданной удаче. Возможно, судьба начинает поворачиваться к нему лицом.
— Что, если я дам тебе пятьсот в месяц без вопросов о кондиционировании?
— И нужно внести страховку, — продолжила она.
— Без проблем. — Он оценил тот факт, что она больше волнуется о бытовых проблемах, чем о своей дочери.
— Не думаю, что ты будешь принимать у себя по ночам женщин… — сказала она, как бы само собой разумеющееся.
Вопрос застал его врасплох.
— Ты спрашиваешь как домовладелица, или из чисто женского любопытства?
Коуди вспыхнула. Она читала в газетах, каким нахальным он мог быть. Это было той его стороной, которую она никогда не знала. Но ничего удивительного… Если половина женского населения хихикала и строила ему глазки…