Есть, — тихо ответил майор. — Мужайтесь товарищ полковник.
Михаил Александрович с испугом посмотрел в глаза майору.
Вы меня не правильно поняли. Я был у вас дома, только у вас нет больше дома.
Как это нет? А где же живёт жена?
У вас нет больше жены.
Что!? А Катя, вы Катю видели?
Я видел её могилу.
Ноги полковника задрожали, и он медленно осел на диван.
Господи! Катенька! — зарыдал он. — Ведь ты же писала! Ты же всё предчувствовала! А Владимир — муж Кати, что он говорит?
Владимира тоже нет. Он застрелен бандитами.
Так это он Катю убил?
Это был несчастный случай. Она сорвалась с обрыва.
А внука куда дели? Он у второго дедушки?
Второй дедушка тоже умер.
Господи, да что же это творится? Но ребёнка должны были куда-то определить?
Мужайтесь, товарищ полковник. Тюрьма это не самое плохое, что может быть.
Что!? И внук!?
Майор отвёл глаза и опустил голову.
Михаил Александрович медленно встал с дивана, как-то неестественно дёрнулся и, белый, как полотно, упал без сознания.
Врач нащупал у больного пульс и посмотрел на майора.
Ну что ж, ты своё дело сделал, теперь я своё делать буду. Несите его в лазарет.
Заключённого положили на носилки и отнесли в тюремную больницу. После того, как врач расшифровал электрокардиограмму, его рука решительно и без всяких сомнений записала в карточке больного диагноз — инфаркт миокарда.
Единственное, что администрация зоны могла сделать для Михаила Александровича после его выздоровления, так это только заменить режим содержания: со строгого на общий, что и было сделано без всяких промедлений.
Благими намерениями выложена дорога в ад. Да разве стали бы хлопотать за несчастного полковника, если бы знали, каким окажется этот общий режим, и с кем в этом режиме предстоит встретиться их протеже?
Увы, увы, и ещё раз, увы! Человек, как бы он ни старался, как бы ни хлопотали за него другие, не в состояние ничего изменить в своей судьбе, данной кем-то свыше. Он может только сделать выбор, предоставленный опять-таки той же судьбой. Но это случается крайне редко. Обычно, он, не понимая, что с ним происходит, слепо подчиняется неведомой силе, всегда надеясь на благополучие. Однако у судьбы и человека разные планы.
Арестантский поезд уносил Михаила Александровича из зоны строгого режима, где он уже вполне адаптировался в тюрьму общего режима, где всё надо было начинать сначала.
Колёса поезда стучали монотонно, погружая заключённых в сон. Но полковник не мог уснуть. Он в десятый, а может быть и в сотый раз, повторял про себя, выученное наизусть последнее письмо дочери. Со стуком колёс в голове пульсировала одна и та же мысль: 'Почему всё так произошло? Почему главные подозрения дочери пали на её собственного мужа? Неужели она права? Но если она права, и если предположить, что дуэль была кем-то подстроена, то…' Нет, он даже в мыслях не мог допустить, что тогда. Потому что если это допустить, то он становился убийцей ни в чём не повинного человека, своего друга. 'Нет, она что-то напутала, не разобралась. Но, если напутала, то почему так всё получилось? Ведь погибли все'. Но чем больше думал полковник, тем больше вопросов возникало.