— …а на завтрак съедать бутерброд непременно с салом, потому что оно выводит желчь.
«Одно из двух: либо она успокаивает меня — неумело, наивно, по-детски почти, тараторя в доме повешенного о чем угодно, лишь бы не говорить о веревке, — либо за десять последних лет, пришедшихся на ее взрослую, сознательную жизнь, эта война стала органической частью ее существования, и все неприятности она воспринимает как должное. Впрочем — или не воспринимает вообще, полагая, что уж кого-кого, а ее они коснуться не могут…»
Першин готов был положить душу на алтарь ее безмятежности. Сознание того, что он вхож в этот каждый раз неожиданный, новый, меняющийся, вопреки всему остающийся чистым и полным энергии мир, делало его счастливым.
— Мы уже поели и идем домывать полы, так что ужинай сам, — чмокнула она его в щеку, и через минуту из комнаты полилась мелодия Сороковой.
«Так не бывает, — снова подумал Першин, принимаясь за салат из помидоров. — Может, я сплю, как спал когда-то на платформе с керамзитом, полагая, что все беды остались позади?..»
— Ах, да, Моцарт, — остановилась Вера в дверях, не очень искусно разыграв забывчивость, — пришла повестка из прокуратуры… Тебя вызывают на послезавтра. Я уже позвонила Донникову…
В Верином голосе угадывался страх — за него, за себя, за них. Аппетит пропал, мир перед глазами накренился. «Волга» ассоциировалась с призраком — вестником беды. Появление ее у дома не было случайным, в чем он начал убеждать себя.
— Дай сюда!
Она достала из-под телефона строгий конверт со множеством марок и штампом вместо обратного адреса. По неохотному этому жесту и словно извиняющемуся взгляду Першин понял, что она вовсе не стоит в стороне от забот, но тем горше стало у него на душе: ей-то за что?
Он пробежал глазами стандартный текст, с беспечным видом отложил повестку в сторону и демонстративно продолжил ужин:
— Ну и что, девчонка? Пойдем сходим. Вызывают — надо идти.
— Ты только не переживай.
— С чего бы это?
— Я же вижу.
Как только она удалилась в комнату завершать уборку, Першин отложил вилку и подошел к окну. «Волги» на улице не было, но это вовсе ничего не означало. Отражение лампочки в потемневшем стекле окна походило на лазерный прицел.
«Ну нет, господа! — стиснул он кулаки. — Так не пойдет!.. Ваше следствие может длиться всю жизнь, а мне нужно жить и работать. И вы об этом думать не станете!..»
Он вышел в прихожую. Убедившись, что Вера поглощена мытьем полов, взял с тумбочки ее сумку и нашел в ней записную книжку. Домашний телефон спецкора «Подробностей» Григорьева значился третьим сверху. Выписав его на листок, он вернул блокнот на место.