Желания звонить Вере не возникало, но Моцарт подумал, что если он не позвонит, то она и в самом деле будет волноваться и, чего доброго, припрется на ночь глядя под предлогом возвращения обуви Сухорукову. Вера занимала в его жизни все больше места, и оттого, что это происходило так стремительно, ему все чаще хотелось побыть одному.
К счастью, она уже покинула квартиру Нонны и еще не доехала до редакции.
Следующим этапом должна была стать подготовка Зайцева к его «возвращению из Чечни»: без работы Моцарт не мыслил существования, к тому же сейчас она была бы лучшим из лекарств от дурных мыслей и безденежья. Презрев условности, он снова позвонил в больницу.
— Лена?..
— Нет. Это доктор Шахова. Кто говорит? — послышался голос Нины Васильевны, ассистировавшей ему в самых сложных операциях.
— Здравствуйте, Нина Васильевна. Это Першин.
— Рада вас слышать, Владимир Дмитриевич. Вы уже вернулись?
— Не совсем, но скоро вернусь. Как себя чувствует наша пациентка Масличкина?
— Кто?..
— Катя, Катя Масличкина в каком состоянии?
В трубке воцарилась подозрительная тишина.
— Она скончалась, доктор. Вчера в половине четвертого утра, не приходя в сознание.
— Как?!
— Мы ничего не могли сделать… Алло!.. Вы слышите меня?..
Кати, над которой он священнодействовал восемь часов кряду, в которую вложил весь свой талант, вдохнул частицу самого себя, от которой не отходил в течение двух суток, пока не убедился, что жизнь ее вне опасности, больше не было на свете.
— Да, слышу, — прошептал Моцарт и положил трубку.
«Не смогли… Вы не смогли, а я бы смог! Смог!..» — Нервно измеряя комнату шагами, он приходил ко все большей уверенности, что, окажись он рядом, этого бы не случилось. И родителям ведь ее сказал: «Будет жить». А главное — загадал: «Если я спасу эту девочку, Бог отпустит мне все грехи».
Впрочем, грехи не особо докучали Моцарту. Он не делил своих поступков на грешные и праведные, полагая, что все к лучшему, а в лучшем из миров все равно не избежать разборок. Помимо врезавшейся в память льстивой фразы: «Вы же гений, вы Моцарт!» (что она могла знать о гениальности!), торчали колом в голове слова Масличкина-отца: «Если вы спасете мою дочь… если вы только сумеете ее спасти… можете называть любую сумму!»
Сидя на кухне под остановившимися настенными часами, Моцарт старался вспомнить, когда именно Катин отец пообещал вознаградить его — до или после операции, как будто сейчас, когда не стало Кати, а значит, и веры в отпущение грехов, это могло иметь какое-то значение. Он сидел в прострации, уставившись в одну точку, не испытывая ни гнева, ни сострадания, но подсознательно чувствуя связь всех событий, происшедших за последние трое суток, особенно — греховную связь обращения ко Всевышнему и инстинктивных подсчетов: какую именно сумму назвать убитому горем отцу?