— Или санки… — добавил Саша, отчего-то зло вперясь в своего напарника.
«Чего ты не взял с собой санки, Безлетов? — внутренне хамил Саша. — Разве ты не любишь зимой на санках в деревне… кататься… Пришел бы сегодня с утра к нам домой с санками. Сказал бы: «Заодно покатаюсь там у вас… Горка-то есть там?» Сейчас бы пригодились очень твои саночки…»
— Давай еще, — сказал Безлетов. — Сейчас в горку тяжело. Там вон вниз дорога идет. Будет легче.
— Будет легче, — повторил Саша без смысла. Вновь потащили.
Наезжали на колдобины, останавливались, приподнимали гроб, выползали. Еще наезжали на поломанные сучья. Вырывали их из-под гроба со скрежетом, отбрасывали зло в кусты.
С горки действительно было чуть легче. Несколько секунд гроб катился сам. Но потом резко поехал в бок — чертыхнувшись, Саша бросился выправлять, упал в снег, ухватился за боковину гроба, удержал. Лежал, обняв обитое тканью дерево.
Мать неожиданно громко заплакала.
— Что же мы делаем, господи… — причитала.
— Давай потихоньку… — сказал Безлетов тихо, не обращая внимания на плач.
Выправили гроб. Спустили его с горки, придерживаемый Сашой сзади.
— Может, легче узким концом вперед? — спросил Безлетов.
— Не знаю… — сказал Саша. — Будем перевязывать наново?
— Ладно, так пошли.
Саша снял шапку, засунул в карман. Она выпала вскоре.
— Санечка, — почти взмолилась мать. — Одень ты шапку. Простынешь же, Сань!
Саша не отозвался. Еще и расстегнулся.
Начало темнеть.
Мать иногда просила уступить ей место — хотела подменить кого-то из мужчин. Ей не отвечали.
Медленно шли, тяжело дыша. Все медленнее шли и все тяжелей дышали. Сплевывали длинно.
Порой менялись местами — когда уставало «тягловое» плечо.
Перевернули-таки гроб малым концом вперед — но так он зарывался быстрее. Пришлось опять перевязывать веревку.
Вновь полетел мягко тихий снег. Предночным холодом начало прижигать щеки и лоб. Уши онемели, ледяные.
Длинные ветви деревьев, вытянутые над дорогой, видные издалека, раскачивались дурнотно. Хотелось прихватить их зубами.
Стало как-то тошно и мерзло, словно кто-то холодным, ржавым ртом дышал на внутренности.
— Мам, брось шапку! — попросил Саша.
Она брела позади, тихая. Встрепенулась, бросила. Деревья стали чернеть.
«Хорошо мы тут смотримся, наверное, посреди леса… С гробом…» — подумал Саша.
— Настоящие русские похороны… — неожиданно сказал Безлетов почти о том же, что прибрело в голову Саше, — …русские проводы… — поправил Безлетов последнее слово, тяжело дыша.
Они молчали почти всю дорогу, иногда Саша забывал даже, что он рядом, этот человек. Да и сил не было говорить.