Потом внутри что-то взорвалось.
Представители фонда "Future" изнутри так и не выбрались.
* * *
Полулёжа на топчане, Лёха орал в голос, не сдерживаясь, крупные слёзы катились по щекам. Растиравшая ноги мальчишки женщина приговаривала:
— Терпи… терпи… больно, зато уцелеют…
— Ой мама!!! — выл мальчишка. — Ой больно, не могу-у-у!!! Ой пустите!!! — но оставался лежать.
Рядом на столе мерцал экран ноутбука. Несколько человек, склонившись к экрану, невозмутимо просматривали какие-то сведения.
Эта картина и была тем, что я увидел, входя в штабную землянку.
Я раньше никогда не думал, что можно довольно уютно устроиться в землянках. Нашу кормилицу-деревню расхерачили ковровой бомбёжкой в начале ноября. Правда, мы к тому времени уже два дня как ушли в лес, на заранее подготовленное место — агентура у нас работала с полной отдачей. Но я всё равно с некоторым сомнением копал котлованы и вообще приготовился к зиме, полной лишений.
Оказалось, что всё не так страшно.
— А, Серёнька, — обернулся ко мне Михаил Тимофеевич. — Как дела?
— Да так, — я откинул капюшон тёплой куртки-трофея с нашими самодельными нашивками, погрел руки у печки из бензиновой бочки. — Пусто на дороге. Между прочим, я сразу говорил, что пусто. Только зря в снегу валялись. Пацаны спят уже, я доложиться…
Тут я заметил лежащие около топчана разрезанные летние кроссовки с тонкими носками и спросил наконец:
— А Лёха чего тут? — и добавил: — Я не понял, он что, в этих говнодавах по лесу бежал?! Нужда какая?! Девятнадцать кэмэ!!!
— Да вот, — капитан Логинов кивнул на ноутбук. — Базу интересную притащил. Хоть сейчас новый Нюрнберг созывай.
— Минус тридцать на улице! — я подошёл к топчану, сел, толкнул нашего начальника агентурной сети в плечо: — Ты что, освиноумел?
— Серёжа, Серёжа, — взяла меня за капюшон Екатерина Степановна, наш отрядный врач.
— Не трогай его, я его спиртом напоила… — и обернулась к командиру: — Два пальца надо резать, — сказала она Михаилу Тимофеевичу. — На левой ноге. Деревяшки уже. А так обойдётся.
— Резать?! — мне показалось, что я ослышался, потом — даже поджал сам пальцы в тёплых лёгких бурках, обшитых кожей. В конце сентября во время налёта я схлопотал осколок в правый бок — его вынимали, влив в меня стакан самогонки, и я толком ничего не помню. Но это осколок (величиной с ноготь моего пальца, он чуть не дошёл до печени, как мне потом сказали), вынули — и всё. А пальцы?
Лёха уже явно ничего не воспринимал — дышал ровненько, смотрел сонненько и куда-то не сюда. Екатерина Степановна уже раскладывала МХН — малый хирургический набор, вертевшийся тут же Бычок поставил кипятиться воду. Я махнул рукой, с жалостью посмотрел на Лёху и отошёл к столу.