Мать Ягодки умерла давно. Отец женился на другой, а когда и он отправился в лучший мир, наделав долгов, мачеха не нашла ничего лучше, как расплатиться с кредиторами, продав падчерицу в "Теплую норку". Это не худшая участь для нищей сироты, оказаться на улице гораздо страшнее. Возможно, все сложилось бы не самым худшим образом (мне известно, что многие девчонки втягиваются и начинают получать удовольствие от своей работы, особенно в таком солидном заведении, как у Флоксы), но Ягодку угораздило влюбиться по-настоящему. Меня она не винила и даже кивала, когда я убеждал ее выкинуть бродягу-жулика из головы и попытаться найти себе доброго и щедрого покровителя среди будущих посетителей. А ночью, накануне своего первого рабочего дня, девочка разорвала простыню на полосы, сплела веревку и повесилась на решетке оконца.
Узнав об этом, я зарекся "объезжать" девчонок, как называли это занятие содержатели веселых домов. Но, будучи бесчестным проходимцем, легко вернулся к нему, как только припекло. Так кто же разговаривал со мной во сне? Покойная Ягодка или все-таки моя послушная совесть, решившая ненадолго пренебречь распоряжениями хозяина? Какая разница? Так или иначе, боюсь, придется прислушаться к высказанной просьбе…
Пока я размышлял, Малинка что-то говорила.
— …Ты мне совсем ничего не скажешь? — она ткнула меня в плечо, выводя из задумчивости.
— Что ты хочешь услышать?
— Я спрашивала, здоров ли ты. И еще про твои занятия, родину, близких. У нас на севере говорят: на островах встречаются нечистые духи, имеющие власть над женщинами, над их телесными желаниями. Будто вселяются они иногда в тела молодых мужчин, чтобы получать удовольствие. Сами-то они бесплотны… Ты не одержим, часом? И кто эта Ягодка, за что ты у нее прощения просил?
— Три болота и одна лужа! За айра меня еще ни разу не принимали! Даже не знаю, оскорбиться или загордиться, — хмыкнул я, но Малинка глядела почти испуганно и я поспешил ее успокоить. — Никакой я не одержимый, и уж тем более не айр. Такой же человек, как и ты. Просто женщин люблю и умею дарить им наслаждение. Или продавать, — подмигнул, она нахмурилась. — Что тебе еще сказать про мои занятия? Я жулик. Родителей своих не знаю, родины — тоже. Бродил много где, только на север к вам, считай, не заглядывал, потому как холодно там. Вот так. Ты, конечно, не веришь?
— Про женщин и жулика верю, а вот насчет того, что ты ничего о себе не знаешь — не очень.
Я пожал плечами. Понятное дело, лжецы — народ недоверчивый. Наврала мне про себя, а я ей чистую правду сказал. Не знаю ни родителей, ни родины. Одно из первых воспоминаний — я, совсем еще мелкий пацаненок, сижу на палубе корабля, забившись между какими-то ящиками и мучаюсь тошнотой от качки. Один я был на том корабле или нет, и откуда-куда плыл — не ведаю. Может, это вообще какой-то сон или одна из моих историй, которую придумал, забыл и стал считать своим прошлым. Морской болезнью-то я теперь не страдаю…