Встал, закинул на плечо котомку и пошел, куда ноги несли. Через несколько шагов услышал плеск, потом в тумане проступили камыши на берегу речки. А еще Малинка, полностью раздетая, стоящая по колено в воде. Девчонка едва ли не остервенело терла грудь и бедра пучком какой-то травы, то и дело обмакивая его в реку. Хорошо, если на мочалку пошел хвощ, а не осока… Я колебался пару мгновений, потом не выдержал.
— Линочка, кончай дурить! Ты всю себя изрежешь!
— Тебе что за дело? — обернулась, сжимая в руке траву.
— И простудишься к тому же. Лето кончилось, вода холодная.
— Я должна вымыться! Ты заставил меня почувствовать себя грязной.
Ох, три болота и одна лужа! Я еще и виноват. Плюнув про себя, принялся разводить костер. Надо хоть как-то согреть девчонку после купания.
Отсыревший за ночь от тумана хворост никак не желал разгораться, а я мысленно поносил свою мглистую родину последними словами. Почему мой папаша-айр не нашел себе пару где-нибудь на юге? Забрался зачем-то в эту унылую сырую дыру и обрюхатил не кого-нибудь, а белокостную, снабдив меня замечательными любящими родственниками. М-да, Перец, может, тебя на родовитых северяночек потянуло из-за дурной наследственности?
Обдумать печальную мысль я не успел, потому как услышал странное клацанье. Поднял голову от костерка, так и не порадовавшего ни единым лепестком пламени, и увидел… свою смерть. Эта неудачная шутка мелькнула в голове, когда я взглянул на присевшую рядом с дымящей кучкой хвороста Малинку. Она была не просто бледная, а какая-то аж синеватая и как будто похудевшая, хотя расстались мы день-два назад. Ребра на боках прорисовывались излишне отчетливо, раньше я такого не замечал. Трясло ее изрядно, а насторожившее меня клацанье издавали зубы.
Я позабыл о костре, взял плащ и накинул на дурочку. Это ж надо себя до такого довести! Еще неизвестно, что там у нее с кожей, может, вся изрезана осокой. Девчонку все равно трясло, пришлось сесть рядом, обнять, прижать к себе и начать растирать сквозь ткань.
— Я же предупреждал — замерзнешь, — не удержался от упрека.
Малинка тут же дернулась прочь из моих рук и попыталась огрызнуться, но челюсти у нее так стучали, что я ничего не разобрал.
— Успокойся, наконец, — одной рукой прижал ее к себе покрепче, другой продолжал разгонять кровь. — Я знаю, что ты сильная, не надо лишний раз напоминать. Нам, мужикам, это не нравится. Мы любим помогать слабеньким глупышкам, а не быть обязанными жизнью твердокаменным мудрым воительницам.
Девочка всхлипнула и прижалась ко мне. Костер, оставшись без внимания, уже и дымить перестал, солнце никак не могло пробиться сквозь туманный покров Мглистых земель, и мне не оставалось ничего другого, как стащить с себя одежду и согреть Малинку единственным возможным (и, надо сказать, весьма действенным) способом.