Ночной тать оказался совсем молодым парнем, едва ли не младше самого Рамона. Молодым и глупым — вместо того, чтобы пуститься наутек, попытался достать врага ножом, и даже когда в комнату ворвались солдаты, все бросался на них, что-то крича по-своему, пока не упал замертво. На нем не нашлось ни украшений, ни гербов, ни каких-то заметных вещей, о которых можно было бы потом поспрашивать в городе — мол, не знают ли владельца. Да и нож на поверку оказался старым и дурно заточенным.
— Повесим на воротах, вдруг родня найдется? — предложил Бертовин.
— Много радости на покойника смотреть. — Поморщился Рамон. — Похороните на заднем дворе, и пусть его, дурака.
— На себя посмотри. Ставни почему не закрыл?
— Потому что под окном был караульный. Что с ним?
— Я, господин… — единственный полностью одетый солдат потупился. — Виноват, господин.
Рамон ударил, размахнулся было снова, замер, медленно опустил руку. Заставил себя разжать стиснутые зубы, повернулся к Бертовину.
— Мертвого похоронить. Этого — он кивнул в сторону провинившегося — выпороть. Утром. И найди мне толмача, язык учить буду, устал жить, точно немтырь какой.
Под ногами мелькнула тень, юноша запустил в нее подсвечником, промахнулся, выругался.
— Добудь, наконец, хорька! Эти твари еду прикончат, за нас примутся.
— Где я тебе… — начал было тот, осекся, встретившись взглядом с воспитанником.
— Где хочешь! Хорька, горностая, кошку, наконец, нам тут не до церковных эдиктов. — он обвел взглядом притихших людей. — Все. Спать буду. Свободны.
— Ставни…
— Вон!
Он с размаху пнул закрывшуюся дверь, зашипел, ругнулся и понял, что странным образом успокоился. Положил у изголовья меч, с миг подумав, сунул под подушку нож, забрался под одеяло и почти мгновенно заснул.
Рамон не стал выяснять, где закопали тело и сколько плетей досталось незадачливому караульщику. Тем более, что спрашивать было особо не у кого — Бертовин исчез рано утром вместе с людьми, по словам оруженосца — раздобыть еды побольше, а заодно хорька поискать. Наказанный отлеживался где-то в задних комнатах. В доме было пусто и скучно.
Дагобер попытался было улизнуть из дома — "на рынок", но Рамон не пустил. Просто из чувства противоречия — повода не верить оруженосцу у него не было. После прошедшей ночи настроение было отвратительным и очень хотелось на ком-то сорваться. Это казалось недостойным, но что делать, Рамон не знал.
Он уже решил было предложить Дагоберу пройтись до рынка вместе — все какой-никакой повод развеяться, когда в дверь постучали. Оруженосец открыл. Рамон окинул взглядом стоящих в дверях и схватился за меч.