«Я не смог ничего поделать. Кроме нескольких обрывков плоти и волокон там ничего не было, поэтому ногу пришлось ампутировать».
Если там больше ничего не было, думаю я про себя с мрачным юмором, что же он смог ампутировать? Ну, конечно, для него это в порядке вещей, обычное дело.
«Но почему другая нога в гипсе»? — спрашивает он с изумлением.
«С прошлого ноября. Где я нахожусь»?
«В главном полевом госпитале войск СС в Зеелове».
«О, в Зеелове! Это в семи километрах от линии фронта. Так что я, очевидно, летел на северо-запад, а не на запад».
«Вас принесли сюда эсэсовцы и один из наших офицеров-медиков сделал операцию. У вас на совести еще один раненный», добавляет он с улыбкой.
«Я что, хирурга укусил»?
«Ну, до этого вы не дошли», говорит он, качая головой. «Нет, вы никого не кусали, но лейтенант Корал попытался приземлиться на «Шторхе» рядом с тем местом, где вы совершили вынужденную посадку. Но это, должно быть, было слишком сложно, его самолет спарашютировал... и сейчас у него голова перевязана»!
Добрый старый Корал! Кажется что если я даже и летел без сознания, у меня было несколько ангелов-хранителей!
Тем временем рейхсмаршал послал своего личного доктора с инструкциями доставить меня немедленно в госпиталь, который разместился в бомбонепробиваемом бункере на территории Цоо, берлинского зоопарка, но хирург, который меня оперировал, не хочет и слушать об этом, потому что я потерял слишком много крови. Завтра все будет в порядке.
Доктор рейхсмаршала говорит мне, что Геринг немедленно сообщил об инциденте фюреру. Гитлер, сказал он, был очень рад, что я отделался сравнительно легко.
«Конечно, если цыплята хотят быть умнее курицы», сказал он, как мне передали, помимо других вещей. Я успокоился, что он не упоминал о том, что запретил мне летать. Я полагаю, что ввиду отчаянной борьбы и общей ситуации в последние несколько недель, мое участие в боевых действиях было воспринято как само собой разумеющееся.
* * *
На следующий день я переведен в бункер Цоо, который служит также платформой для самых тяжелых зенитных орудий, участвующих в защите столицы от налетов против гражданского населения. На второй день на тумбочке у моей кровати появляется телефон, я должен связываться с моей частью по поводу боевых операций, общей ситуации и пр. Я знаю, что долго не пролежу в кровати и не хочу терять свой пост, поэтому я обеспокоен тем, чтобы оставаться в курсе всех деталей и участвовать в делах части, пусть даже только по телефону. Доктора и медсестры, проявляющие обо мне трогательную заботу, по крайней мере в этом отношении не очень довольны своим новым пациентом. Они продолжают говорить что-то об «отдыхе».