– Ну что ж, Рябушкин, входи, входи, – услышал он знакомый голос.
«Батя здесь, – подумал Рябушкин. «Батей» летчики называли командира эскадрильи капитана Рассохина. – Ну, все равно!» Он шагнул и остановился в дверях.
Рассохин сидел за столом прямо против двери. У него было широкое туловище и большая голова с жесткими рыжими волосами. Комбинезон на груди был расстегнут, и золотые пуговицы морского кителя ярко блестели. Глаза его, устремленные на Рябушкина, тоже блестели, маленькие, светло-голубые, с крошечными острыми точечками зрачков. Рябушкин часто видел это лицо улыбающимся, добрым. Но сейчас оно было хмурым.
– Вы знаете, что вы сделали? – спросил Рассохин.
Обычно он говорил своим летчикам «ты». Когда начинал называть их на «вы», значит, дело было плохо.
– Знаю, – сказал Рябушкин.
– Пока Костин и Карякин вели бой, вы метались по всему небу, как щенок по двору, – продолжал Рассохин.
Рябушкин не обратил внимания на обидное слово «щенок».
– Где Костин, товарищ капитан?
– Ага, теперь вам интересно знать, где Костин? Когда он дрался, вам не интересно было знать, где Костин, где ваш командир звена?
Рябушкин хотел было спросить – не сбили ли Костина, но горло у него сжалось, и он не в состоянии был произнести ни звука. Мелкие капельки пота выступили у него на носу. Он старался смотреть Рассохину в лицо, но не выдерживал взгляда его маленьких острых глаз и посмотрел ему за спину, туда, где на кожаном диване спал какой-то человек. Что это был за человек, Рябушкин не видел, так как на его лицо падала тень широких плеч Рассохина. Были ярко освещены только ноги спящего в мохнатых, таких же, как у Рябушкина, унтах. Вероятно, Рассохин догадался, что хотел спросить Рябушкин, и сказал:
– Костин и Карякин сбили «Юнкерс». Они вернулись и снова вылетели…
«Сказать ему, что я тоже сбил «Юнкерс?» – подумал Рябушкин. – Сказать или не сказать? Нет, не скажу. Не поверит. Никто не видал».
– Это второй «Юнкерс», – вдруг проговорил человек, лежавший на диване. – Он шел в паре с тем, которого сбил ты.
Лежавший на диване поднялся, и Рябушкин увидел курчавую голову комиссара эскадрильи старшего лейтенанта Ермакова. Комиссар потянулся, зевнул, но в глазах его не было сна.
«Так, значит, кто-то видел. Значит, им сообщили».
По-видимому, глаза Рябушкина на мгновение повеселели, потому что лицо Рассохина стало еще сердитее.
– Все равно, – сказал он. – Я отстраняю вас от полетов.
Рябушкин ждал чего угодно, но только не этого. Это было слишком ужасно.
– Товарищ капитан…
– Все, – сказал Рассохин. – Можете идти.
Рябушкин повернулся и медленно вышел из землянки.