– Где Костин? – спросил Леша.
Алексеев выпрямился, весь топорщась от какой-то беспокойной надменности, и угрюмо посмотрел на него.
– Доложу командиру, – сказал он почти грубо.
И сел на диванный валик, отдельно от всех, с подчеркнуто независимым видом.
Вероятно, Леша был несколько этим уязвлен. Вместо того чтобы опять предаться томительному ожиданию, он развернул принесенное Люсей письмо и принялся читать его, чтобы показать Алексееву свое полное равнодушие. Но с первых же строк письма Леша позабыл про Алексеева.
– Она была жива! Она была в Ленинграде! – чуть не кричал он.
– Вот видите. Я же вам говорила, – сказала Люся.
– Пишет из больницы. Пишет, что непременно умрет… Непременно… Прошло два месяца… Может быть, уже и умерла?..
– Может быть…
– У нее осталась дочка…
Леша задумался.
– Маленькая?
– Ей было лет десять, когда я ее видел в тридцать девятом году. Тетушка просит, чтобы я позаботился о ее дочке. Но где теперь искать эту девочку?
– А у вас совсем нет больше родственников?
– Нет… Впрочем, есть один человек… в Ленинграде… Родной мой дядя… Но я мало с ним знаком… Тетушка не любила его…
– Почему?
– Не знаю. Она не оставила бы ему свою дочку.
– Он, может быть, расскажет вам что-нибудь. Вы бы сходили к нему.
– Не пойду.
– Отчего?
– Я с ним поссорился.
– Это глупо.
– Нет-нет, поссорился самым настоящим образом. Еще в конце лета. Он предложил мне гражданскую одежду. Встретил меня и сказал, что у него всегда найдется для меня пиджак… Он думал, что немцы возьмут Ленинград и я прибегу к нему переодеться, чтобы спастись. Разве после этого вы пошли бы к нему?
– Не пошла бы, – сказала Люся.
Но тут зазвонил телефон, и, пока Леша кричал что-то в трубку, вошли Рассохин и Ермаков, а сзади – бочком, неуверенно – Рябушкин.
При появлении Рассохина все встали. Люся тоже встала. Она невольно подчинялась всем порядкам, которым подчинялись здесь все.
С лица Рассохина еще не успело сойти оживление боя. Маленькими острыми глазами он мгновенно окинул всех собравшихся в комнатке оперативного дежурного.
– Товарищ капитан, разрешите доложить… – начал Алексеев.
Но Рассохин, скользнув по нему взором, смотрел на Чепенкова и Карякина.
– Живы они, комиссар, видишь, живы? – закричал Рассохин весело. – А ведь, признайся, ты думал, что я пожертвовал ими, чтобы отвлечь эти проклятые «Мессершмитты»? Признайся, думал?
– Думал, – сказал Ермаков.
– Живехонький! – восклицал Рассохин, схватив покрасневшего Чепенкова за плечи и вертя его перед собою, как бы для того, чтобы вернее убедиться в его целости и невредимости. – А я, честное слово, верил, что они выдержат и ничего им не будет. – Он схватил улыбающегося Карякина за плечи и тряхнул его. – Патронов не хватило, а? Ничего, можно драться, оказывается, и без патронов!