Потом она услышала, как щелкнул замок. После этого ей было позволено поднять голову. Кольцо было широким и не сжимало ей горло, но его тяжесть давила на ключицы.
— Сядь, — скомандовал он и взял в руки кольцо поменьше.
Она повиновалась, но все еще прикидывала в уме, как сбить его с толку и застать врасплох.
— Дай руку.
Она протянула руку, позволив ему защелкнуть наручник.
— Никаких жалоб?
Слегка наклонив голову, она взглянула на него сквозь ресницы.
— Нет, милорд, — ответила она, стараясь придать своему лицу выражение покорности.
— Хорошо.
Негодяй. Его высокомерный тон возмутил ее, но она решила промолчать.
Он взял другую руку, и она с трудом удержалась от того, чтобы не отдернуть ее. Это была правая рука, и теперь не получится как следует держать кисть. Сердце сжалось. Что, если ей никогда не удастся освободиться? Что, если наручники изуродуют руки?
Но Бренна заставила себя оставаться послушной. Если она начнет сопротивляться, он наверняка опять выпорет ее, а потом все равно закует в кандалы. А если она признается, как важна ей живопись, он, чего доброго, сломает ей пальцы.
Она найдет способ выйти на свободу. И снова заняться живописью. Она должна. Живопись — это ее убежище. Ее святилище.
— Встань и разведи руки в стороны.
Кровь прилила к лицу, когда она поднялась. Кольцо вокруг шеи соскользнуло вниз к ключицам. Все еще не запертые кольца для ног болтались у щиколоток.
Монтгомери посмотрел на плоды своей работы и потрогал все кольца.
— Неужели трех колец не достаточно? Зачем вам пять?
— Поставь ногу на кровать.
— Нет необходимости… — начала она.
— Есть, — отрезал он, не дав ей закончить. — Ставь ногу.
Она чувствовала себя как кобыла, которую тренируют на манеже.
— Прошу вас, — тихо сказала она, дотронувшись до цепи, — у меня и так уже путы на руках.
Красное пятно в глазу исчезло, но выражение его лица было непроницаемым. Его хорошо выбритый подбородок не напрягся от раздражения, но и не смягчился от сочувствия.
Она задержала дыхание в надежде, что он обдумывает ее просьбу.
Он покачал головой и похлопал ладонью по кровати, показывая, куда она должна поставить ногу.
Она поняла, что помилования не будет.
— Держись за мое плечо, если надо.
Самодовольный тип.
Сердито взглянув на него, она перенесла тяжесть тела на одну ногу и немного согнула колени, чтобы не потерять равновесие и не висеть на его плече, пока он будет заковывать ее, и поставила ногу на кровать. Потом выпрямилась, чтобы показать, что может обходиться без его помощи.
У него дернулись губы. Это было первым выражением каких-либо эмоций за все то время, пока длился этот позорный ритуал.