Лезть мне, слава Богу, не пришлось. Я, честно говоря, брал на понт. Я даже не знал, чем их бить-то, раз обещал. Разве что прикладом от автомата? Так у меня складной, еще сломается, не дай Бог! У нас тут недавно предохранитель от двойного заряжания сломался, так я полночи просидел, так ничего и не смог сделать. Согнули бойцы какую-то пружину, уж не знаю как ухитрились, и как я ее не пытался распрямить, все не так получалось. В конце — концов, я бросил предохранитель в бардачок, и сказал расчету Абрамовича: «Ну, теперь пеняйте на себя. Коли две мины сразу забросите в ствол, то домой вас отправят в виде полуфабрикатов». Не знаю, проняло или нет. По их грязным лицам ничего не поймешь…
Адамов высунулся наружу.
— Так Боев же должен стоять! — сказал он.
Так, начинается.
— Он мне только что сказал то же самое в отношении тебя, — злобно прошипел я. — Хорошо. Сейчас я поднимаю все расчеты, и начинаем немедленно разбираться, кто сейчас должен быть на позиции.
Это подействовало. Разбираться затем с самим Боевым Адамову совсем не хотелось. Он вернулся в кузов и начал расталкивать свой расчет.
Минут пять они выползали. Показался высокий и нескладный Имберг, затем «трансвестит» Мелешко. Это я его называл про себя «трансвеститом». Но, по большому счету, так оно и было. Вот достался мне подарочек!
Этот тонкий, нервной организации паренек из Сочи, как оказалось, работал в одном из салонов парикмахером. Ох, чует мое сердце, не зря он туда пошел. Не зря. И голос у него был какой-то тонкий, и весь он из себя был чувственный и гламурный. Ну нельзя таким в нашу армию. Здесь же затопчут.
Поначалу ему крупно повезло. Его приметили, и взяли в штаб писарем. Рисовал он отменно, писал каллиграфически, чертил сносно.
Но вот беда — попал он в третий батальон, а там постоянно черти что творилось. То все местные офицеры и прапорщики как один писали рапорта на увольнение, то всех бойцов оттуда разбрасывали в другие части, то на его базе какие-то новые подразделения формировали… Короче, в одну из таких компаний по реорганизации сочинца из штаба вымели в связи с ликвидацией самого штаба как такового. Да и людей не хватало. И забросили гламурного паренька к нам в минометку.
Думаете, наши рабоче-крестьянские красноармейцы не сообразили, кто есть кто? Раньше меня еще сообразили. И сделали соответствующие выводы.
Мне пришло в голову собрать всех сержантов и довести до них свои, не совсем приятные, соображения.
— Парни, — сказал я по-простому. — Предупреждаю. У таких людей тонкая душевная организация. Если вы тут с ним устроите мужеложество, то он может потом что-нибудь нехорошее выкинуть. Выстрелить в кого-то, или поджечь что-нибудь. Я — против. Я доступно излагаю?