Тонечка от неожиданности даже отшатнулась, щеки вспыхнули, но в последний момент она смогла справиться с растерянностью и жалобно взглянула на Любовь Алексеевну:
— А почему они на меня кричат?
— Да, действительно, а почему вы кричите? Что вы себе позволяете? — начала строжиться Любовь Алексеевна.
— Простите, простите меня, ради бога, — Чукеев снова стал наклонять голову, показывая розовую проплешину, — случайно вырвалось, знаете ли, служба тяжелая-с, привычка дурная… Значит, как я понял, барышня, Васю-Коня вы знаете?
— Не знаю я никакого коня! И Васю вашего не знаю!
— А давайте-ка проверим. Разрешите мне, уважаемая Любовь Алексеевна, на окошечко глянуть в комнате у барышни? Только глянуть?
— Да вы никак с ума сходите, Модест Федорович! Только еще обыск у нас не устраивали!
— Помилуй бог, какой обыск! Мне лишь глянуть!
И, не дожидаясь разрешения, Чукеев проворно поднялся со стула и засеменил из гостиной в комнату Тонечки, все остальные — за ним следом. Чукеев раздернул шторы, поглядел вниз, на брандмауэр, хмыкнул и стал ощупывать бумагу, которой были заклеены щели на окне. Тонечка замерла — ни живая, ни мертвая. Она ведь забыла и даже не вспомнила, что Вася-Конь, открывая створку, разорвал бумагу.
— Хэ, — раздумчиво протянул Чукеев, провел указательным пальцем по аккуратной белой полоске, — надо же, целая…
— А какой она должна быть? — сурово спросила Любовь Алексеевна. — Вам не кажется, Модест Федорович, что вы уже перешли всякие границы приличия?
— Простите, простите великодушно, — Чукеев задом попятился к двери, — служба у нас такая, беспокойная, приходится иногда и без приличий… Простите еще раз и разрешите откланяться.
— Фрося, проводи господина пристава. — Любовь Алексеевна демонстративно отвернулась от Модеста Федоровича и удалилась в гостиную.
«Эх, зараза, — думал Чукеев, спускаясь по лестнице, — мне бы эту девицу на полчаса в участок, я бы из нее все вытряхнул. Эх, если бы не папашка! Знает она конокрада, знает! А без него во всей этой истории не обошлось — сердцем чую. Ну, ничего, ничего, поглядим — придумаем!»
Выпроводив пристава, Любовь Алексеевна долго еще не могла успокоиться, и слышно было, как она в гостиной громко разговаривает сама с собой. Тонечка ее не тревожила и, задернув на окне шторы, думала только об одном: кто заклеил щели?
В это время приехал на обед Сергей Ипполитович, разминувшись с Чукеевым буквально в считанные минуты. Узнав от жены о визите пристава, он пришел в полное негодование:
— Эти полицейские мерзавцы уже всякую грань переходят! Знают только одно — взятки брать без зазрения совести, а когда дело касается их конкретной службы — ползают, как беспомощные котята! Я этого так не оставлю и обязательно подниму вопрос в городской управе о работе полиции!