— Тверди одно: ушибли тебя. И память потерял. Очнулся за городом, в сугробе. Домой зашел, голову перемотал и сразу на службу — доложиться. А про деньги молчи намертво. Знать не знаю и ведать не ведаю!
Степан отмахивался от жены, показывая всем своим рассерженным видом, что он и сам сообразит, как по начальству доклад произвести, но в то же время про себя думал: «Язва, а не баба, гляди, как толково расписала, прямо стратег военный… Так и держаться буду».
И заковылял торопливо, вприпрыжку, к месту своей неудачной службы.
А на службе — суета, крики, скорые сборы. В узком коридоре налетел с разгону на Степана пристав Чукеев, удивился:
— Живой?! — и, не дослушав сбивчивый лепет подчиненного, скомандовал: — Быстро запрягай подводу! Мухой!
Скорее, скорее! Степан путался в сыромятных ремнях упряжи, никак не мог натянуть хомут на уросившую лошадь и тоскливо тянул одну-единственную мысль: «Возвертаться бы мне в обоз, вот где спокой-то был…»
9
Тревога возникла не на пустом месте. Подстегнутые индоринскими деньгами, тайные агенты пристава Чукеева прошныряли город вдоль и поперек, все замечая и обо всем докладывая. Одно из первых сообщений о том, что в гостинице «Метрополь» проживает подозрительный господин, оказалось верным, но неизвестный улизнул прямо из-под носа. Не успели как следует отругать Балабанова, упустившего этого господина, а уже подоспело еще одно известие: в неприметной усадьбе, в Татарской слободке, замечены были гнедые кони, похожие, как две капли, на тех, что красовались в знаменитой тройке полицмейстера.
— К черту подводу! — кричал Гречман, увидя Степана, который распутывал вожжи, — все в седло!
Был Гречман страшен и взведен, как курок револьвера. Под пшеничными усами — злобный оскал, из которого только что искры не летели. На сапогах — шпоры. Сбежал с крыльца по ступенькам, и толстые плахи под ним шесть раз звучно цокнули.
Десять полицейских на конях сорвались с места, и глухой стук копыт покатился вдоль улицы. Белесое облачко пара взлетало над ними и тут же растворялось бесследно. Прохожие замедляли шаги, останавливались и подолгу с тревогой смотрели вслед.
До усадьбы в Татарской слободке, стоящей чуть на отшибе, в конце узкой и кривой улочки, долетели быстро. Гречман осадил коня возле глухого заплота, один из полицейских сунулся в ворота, но они оказались заперты. Тогда Гречман подтолкнул коня вплотную к заплоту, высвободил ноги из стремян и встал на седло, с него — на заплот и тяжело спрыгнул внутрь ограды. Вытащил толстенный березовый запор и распахнул ворота, успев краем глаза окинуть усадьбу: крепкий, осадистый дом, высокое крыльцо с резными балясинами, в глубине — хлев, скотный двор, конюшня — все под одной крышей. Подчиненные у Гречмана хлеб зря не ели, и каждый знал свой маневр: двое забежали на зады усадьбы, двое взяли под прицел окна дома, один махом вскарабкался на крышу, еще один остался в ограде, а остальные ломанулись в дом.