— На руках нет… А вот на ноги я не посмотрела. Может, она в ноги кололась? Или еще куда… Говорят, наркоши даже в пупок колются…
— Где это все лежало?
— В трельяже. В самый угол было задвинуто, — ответила девочка. Я открыл рот, чтобы о чем-то спросить, но вопрос так и не оформился. Дверь бахнула. Приготовившиеся к выносу тела санитары отшатнулись. В квартиру влетел Семенов, шлепая по мокрому полу.
— Прокуроры приехали, — зловещим шепотом сообщил он. Я повернулся к девочке.
— Быстренько, посмотрите на ее ноги.
Девочка кивнула и шагнула к трупу. Долго возиться ей не пришлось.
— Под коленом сплошной синяк, — сообщила она. — Точно, ширялась она.
— Молодец, — похвалил я девочку. Дверь бахнула вторично. Архипов, сопровождаемый мрачным Егором, вошел в квартиру, брезгливо поднимая ноги, словно породистый кот. На его лице было написано возмущение, вперемешку с болью. Ни на кого не глядя, он опустился на колени перед телом Земельцевой, прямо в лужу, не обратив на это никакого внимания. Умный Семенов оттащил Егора в сторону и что-то зашептал ему в ухо. Тот нахмурился, потом покачал головой. Успокоенный Семенов соединил указательный и большой палец, маякуя, что все в порядке. Значит, заявлению Быстровой хода еще не дали…
Архипов поднялся и двинулся к выходу, сутулясь и натыкаясь на вещи. В проеме он обернулся и уставился прямо на меня.
— Найдите его, — прошипел он срывающимся голосом. — Хоть из под земли….
Юлия
Никита сидел напротив, сгорбившись, обхватив обеими руками кружку с горячим чаем. Из кружки, с коричневым рисунком и надписью "Алания", шел пар. На столе, рядом с конфетницей, лежал диктофон, откуда доносился странный, булькающий голос, неприятно растягивающий гласные, постоянно теряющий нить повествования, время от времени направляемый другим голосом в нужное русло.
Никита выглядел усталым. Под глазами залегли глубокие тени, и даже буйная копна темно-русых волос как-то съежилась, безжизненно улеглась, хотя обычно непокорные вихры вели себя, как им заблагорассудится.
После той памятной ночи я все-таки переехала к родителям, выслушав от матери кучу нотаций, предостережений, пережив слезы и пообещав никуда больше не лезть. Папенька вообще перестал со мной разговаривать, ходил мимо, как тень отца Гамлета, насупленный и сердитый. Наверное, переживал, что мне уже не пять лет, и надавать по заднице будет проблематично. Мой кот, нервно забившись в угол, уже второй день отказывался от еды, утробно выл и по ночам спал у меня на шее, не давая дышать. Хорошо себя чувствовал только попугай, щебетавший среди маменькиных фикусов. "Инфинити" я загнала во двор, где он сразу занял почти все место, так что теперь к родительскому порогу приходилось пробираться, плотно прижавшись к стене.