— По-прежнему сидит в кресле.
— Понял вас. Мы идем. Отбой.
Первый полицейский достал лом, второй встал на изготовку.
Харри уже видел этот приемчик: один взламывает дверь, а второй стремглав забегает внутрь. И дело не в том, что невозможно открыть дверь без применения лома, а в том, что эффект от шума, натиска, стремительного проникновения в дом таков, что объект, как правило, теряется и в девяти случаях из десяти застывает как каменный на своем кресле, диване или кровати.
Но Харри предупреждающе поднял руку. Нажал на дверную ручку и толкнул дверь.
Матиас не обманул: действительно, не заперто.
Дверь бесшумно открылась. Харри показал на себя — он хотел пройти туда первым.
Квартира была обставлена вовсе не так, как Харри себе представлял, хотя, впрочем, в каком-то смысле в минималистском вкусе: в ней не было ничего: ни одежды в прихожей, ни мебели, ни картин. Только голые стены, истосковавшиеся по новым обоям или побелке. Создавалось ощущение, что отсюда давным-давно выехали.
Дверь в гостиную была приоткрыта, и в щель Харри увидел на подлокотнике кресла руку. Маленькую руку с часиками на запястье. Он затаил дыхание, сделал два длинных шага, держа револьвер перед собой обеими руками, и пнул ногой дверь в гостиную.
Полицейские, которые двигались почти вне поля его зрения, застыли.
Один прошептал:
— Господи боже ты мой…
Над креслом висела большая зажженная люстра и освещала сидящую женщину, которая смотрела прямо на Харри. На шее — синий след от удавки, бледное красивое лицо, черные волосы и небесно-голубое платье в мелкий белый цветочек. То самое платье, что было на фотографии в его календаре. Харри почувствовал, как сердце в его оцепеневшем теле разрывается на куски. Он попробовал пошевелиться, но не смог вырваться из-под власти ее потухшего взгляда. Потухшего и обвиняющего. Обвиняющего именно его в том, что не сделал чего-то… Эх, если бы знать чего! Не сделал, не задумался, не успел остановить, не сумел спасти ее.
Снежная бледность ее лица напомнила Харри ледяную холодность лица матери, лежавшей мертвой на больничной койке.
— Проверьте остальные помещения, — приказал Харри срывающимся голосом и опустил револьвер.
Неверными шагами приблизился к креслу и дотронулся до ее руки. Рука была ледяной и безжизненной, словно мрамор, но он услышал слабый пульс, и у него мелькнула абсурдная мысль, что она просто накрасилась и притворилась мертвой. Опустив взгляд, он понял, что тикают ее часики.
— Больше никого нет, — раздался голос полицейского у него за спиной. Парень кашлянул и спросил: — Вы знаете, кто она?