Для себя я точно знаю одно: если ты не ведаешь, что тебе делать или как жить, – просто иди. Лучше – вперед и вверх. Вот только не нужно ничего преодолевать. Просто иди, смотри по сторонам и увидишь, как хороша жизнь. Она хороша летом, когда луг пахнет медом, а бор – хвоей... Она хороша зимой, когда снежок поскрипывает под ногами или когда лепит мокрый снег вперемежку с дождем, – ты идешь, вдыхая морозный или сырой воздух, и каждая клеточка твоего тела пульсирует радостью движения... Иди!
В тот вечер я поднимался от моря по кромке шоссе, все ускоряя шаг. Лицо мягко ласкал вечерний бриз, и жизнь в этом тихом бархатном раю в который уже раз показалась если и не счастливой, то сносной.
Машин было мало. Они обгоняли меня, обдавая жаром. Некоторые пассажиры оглядывались: пешеход был здесь в диковину. Я шагал по левой стороне навстречу движению. Ветер быстро смывал с перегревшегося асфальта запах гари; тело разогрелось движением, и я даже пожалел, что не остался поплавать. Потом решил: спущусь к океану от дома и два-три километра одолею. Вода сейчас сказочная.
Дом. Так уж устроены люди, что стараются назвать домом любое жилище, в котором задержались хоть на какое-то время. И хотя все мы умом понимаем, что тесное обиталище на теплой, но чужой земле домом от того не становится, а все же... Жить легче, если считать именно так.
Свет фар ослепил. Не смиряя шага, я подал влево, но вдруг понял – автомобиль летит прямо на меня. В последнюю секунду успел соскочить к самой кромке шоссе, автомобиль пронесся в каком-то миллиметре, засыпав вывернутым тяжелыми протекторами крупным щебнем. Один камень острым краем раскроил скулу.
Я чуть поплыл от удара, наклонился, опершись о колени и мотая головой, пытаясь унять выброшенную в кровь дикую дозу адреналина. Сердце колотилось бешено; энергия требовала немедленного выхода.
А машину занесло; она неловко заюзовала по обочине, притормозила, бешено вращая колесами и пытаясь выбраться на шоссе... Как оказался в моей руке камень, я и сам понять не смог; но треск раскрошенного заднего стекла был мне приятен.
Автомобиль застыл, две передние дверцы распахнулись одновременно, и на меня с обеих сторон понеслись тяжеловатой трусцой раскормленные атлеты. Ясный месяц, наши: кто еще станет куражиться в субтропиках развлекухой черемушкинского разбора?
Водитель добежал до меня первым, успел хрипло высказаться на предмет всякой саратонской швали и – замолк: я легко ушел под летящий в голову кулак и с маху ударил мужчину в порченную алкоголем печень. Тот словно споткнулся, рухнул на колени и уткнулся лицом в щебенку.