Ян, поколебавшись, согласился, а старик обрадовался, обнял его за плечи, повел в соседнюю комнату и походя сказал Гале:
— Платье отдай новое, что мы тебе в городе купили, синее.
— Батя! — в голосе девушки зазвенели слезы.
— Не плачь, дуреха, — успокоил её отец, — я тебе два таких куплю. И платок положь, белый, с цветами, что матери дарил.
Голос его слегка дрогнул. Ян зашел за хозяином в другую комнату и ахнул: одна стена её была полностью увешана оружием. Чего здесь только не было! Сабли, шашки, рапиры, какие-то изогнутые в виде полумесяца клинки, которым Ян не знал названия.
— Здорово! — юноша замер от восхищения.
— Нравится?
— Еще бы.
— С мальства собираю. Видно, боевой дух ко мне от предков с кровью перешел — перед хорошим оружием устоять не могу. Самого-то в армию не взяли. Плоскостопие вроде. Ну, так я по-другому свою страсть тешил.
— Да, от такой страсти и я бы не отказался.
— У тебя, хлопец, все впереди. Если мой азарт по сердцу пришелся, приезжай, когда война кончится. А пока дам тебе вот этот кинжал. Не потому меняюсь, что плох он. Только думаю, такой ещё достать можно, а вот твой редкий. Но и этот — смотри, какая сталь! Металл может рубить. И хлеб порежешь, и при надобности защитить себя сможешь.
— Батя опять своими цацками хвастается? — послышался голос вернувшейся в комнату Дарьи.
— Опять, — подтвердила Галя, — за диковинный ножик душу черту отдаст!
— Насмотрелся? Пойдем, а то бабы мои раскудахтались. Поснидаем. Мабуть, ты голодный?
— Как волк! — признался Ян.
Они вернулись в горницу. Стол наполовину был накрыт, на лавке лежала приготовленная Галей мужская одежда. Девушка продолжала с шумом рыться в сундуке.
— Хочешь сейчас переодеться али после еды?
— Переоденусь, умоюсь, если хозяева не возражают, а тогда и за стол.
— Я тебе солью, — вызвался старик. — Мы ж не познакомились! Зови меня Прокопыч. А тебя как?
— А меня — Ян.
— Имя наче польское. Ты не поляк будешь?
— Наполовину. Мама — украинка. С Прикарпатья.
Хлопец ухал и крякал, обливаясь колодезной водой, что принес ему Прокопыч. Потом надел чистую, ношеную, хоть и без потертостей, рубаху, штаны и сразу почувствовал себя другим человеком. Военное обмундирование будто давило на него, и Ян сбросил его, как чужую кожу. Он потрогал рукой подбородок,
— Побриться бы.
Старик принес ему из хаты бритву и мыло.
— Вот теперь хоть жениться!
— А ты не женат?
— Холостой.
— Смотри, девичья погибель, с такими глазами да холостой!
Они вошли в хату. Стол был накрыт. Молодки — и когда успели! — причепурились и сновали по горнице веселые и яркие.